Виктор Зайцев

Такой день

ТАКОЙ… ДЕНЬ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


Солнышко светит за окном, – лето!

Степан Петрович, директор пионерского лагеря «Радуга», сидел в своем кабинете перед прохладным ветерком вентилятора и работал. Странно было, что он в шляпе работал! Как будто забежал в кабинет на минутку...

Повернулся Степан Петрович вместе с вращающимся креслом к сейфу, открыл его...


За всеми действиями директора наблюдал пионер первого отряда Степанов. Через окно наблюдал, с дерева.

Лишь только Степа Петрович открыл сейф, Степанов спрыгнул с дерева, крикнул своему дружку шепотом: – «Пора!»


Степан Петрович услышал тревожные и призывные голоса ребят:

– «Эй, кто-нибудь?!»

Директор выключил вентилятор, прислушался:

– «Эй, кто-нибудь?!»

Выглянул в окно Степан Петрович и увидел: спиной к директорскому домику стояли пионеры первого отряда – Степанов и Бойков. Не просто стояли, а длинными палками с рогатулинами на концах поддерживали свисающий над тропинкой электрический (?) оголенный провод.

– Эй, кто-нибудь?!


– Что тут происходит? – спросил Степан Петрович, стоя за спиной у ребят.

Те повернули к нему озадаченные лица:

– Вот, Степан Петрович, провод оборвался. Идем, а он болтается, как бы кого током...

– Что?! – заволновался директор. Ну-ка, дайте-ка! – и он аккуратно отобрал у них палки-поддержалки. Еще повыше приподнял провод. Похвалил:

– Молодцы, ребята! – потом приказал: – Быстро! Бегом! Кого-нибудь из вожатых сюда. Нет, лучше в котельную, там электрик дежурит, сюда его!

Пионеры е спешили. Степанов оглядел директора, потом на провод кивнул:

– А, моет, и нет тут никакого тока?

Степан Петрович тоже глянул на провод, руку левую чуть-чуть приопустил.

– А, может, и есть, – предложил Бойко.

Директорская левая рука поднялась выше правой:

– Ну, что вы стоите? Бегом за электриком! – и снова посмотрев на провод: – А откуда здесь этот провод?

– Не знаем, Степан Петрович. Ну, мы побежали.

И побежали.


Побежали ребята очень быстро, поэтому буквально через несколько секунд оказались за спиной у Степана Петровича, перед открытой дверью директорского кабинета (хотя и начали бег в противоположном направлении).

...Степан Петрович (видно от домика) поднятыми палками охранял опасное место.

Зашли ребята потихоньку в кабинет. Бойко Леха встал на стреме – наблюдал за директорской спиной в окно, а Витька Степанов рылся в сейфе.

Звякнул на директорском столе телефон – шибко ребят напугал. Степанов даже какие-то бумаги уронил, а Бойко пригнулся до самого пола.


Испуг прошел, а телефон все звонил... Наконец, Степанов отыскал в сейфе, то что искал – большую общую тетрадь с названием «Учет нарушений и замечаний личного состава п/л «Радуга». Бросил небрежно Степанов книгу на сто, взял телефонную трубку. «Да», – сказал он шепотом и включил вентилятор для солидности. Потом пригнулся вместе с трубкой, потому что ему Леха на окно показал, увидит, мол... Почти из-под стола Степанов недовольно втолковывал в трубку: «Да, директор, директор! Разрешаю красить в синий цвет! Ой, ой, ой!» – и Степанов положил трубку: – Не верит! – сообщил он приятелю, показывая на телефон.

А еще очень заинтересовал ребят развернутый огромный лист ватмана с названием крупными буквами. Нам, к сожалению, название прочесть невозможно – книги, прижимающие лист к столу закрывают часть названия. (Да и любопытно ребята внимательно склонились над листом, загораживают).

Похозяйничали еще чуть-чуть, с тем и ушли, прихватив, конечно, книгу «Нарушений...»


Шли торопливо, Степанов листал книгу. Леха посоветовал:

– Сжечь ее надо сегодня же!

– Ты что, тут вся книга про меня! Считай – автобиография! Надо обязательно сохранить. – И засунул книгу за рубаху.

Побежали, чтоб запыхаться взаправду.


Подбежали к директору со стороны лица:

– Степан Петрович, Степан Петрович, нет там никакого тока! Это какую-то антенну радист конструирует.

Степан Петрович попросил ребят отойти подальше, и сохраняя предосторожность опустил провод. Провод, извиваясь, упал. Сначала один его конец, потом другой...

Поудивлялись очень естественно Степанов и Бойко. Мол, а мы и не знали! Идем, а один конец валяется, у кто же знал?

Степан Петрович выслушал их оправдания молча... Развернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал почти строевым шагом в свой кабинет. Чувствуется: бывший военный человек.


Степан Петрович оглядел свой кабинет: видимых изменений за его отсутствие не наблюдалось – вентилятор выключен, сейф приоткрыт как и был, порядок прежний.

А в большом плакате просматриваются крупные буквы: ДЕНЬ.

Вроде бы и не видно было раньше целого слова...





Многоголосому хору железных громкоговорителей, развешанных на деревьях и столбах по всей территории пионерского лагеря «Радуга», было абсолютно безразлично, что усиливать. Иначе, как объяснить тот факт, что очень хорошая песня Высоцкого (в авторском исполнении) про утреннюю гимнастику вдруг прерывается на полуслове, и динамики, усилив предварительно щелчок пальцем в микрофон и – «Фу, фу», воспитательной интонацией вещают:

«Внимание! Восьмому отряду срочно собраться у медпункта для взвешивания. Повторяю...»

Титры и жизнь лагерная на экране – веселая, озорная, беззаботная. Впрочем, заботы, может и есть. Даже, наверняка, есть.

Хотя, если подумать, какие заботы могут быть у детей летом? Солнце светит, в школу не ходить. Газончики ровно подстрижены, у корпусов – тротуарчики асфальтовые, цветочки в клумбах цветут! В столовой так много еды остается после обеда, даже кролики в живом уголке отворачиваются от капусты! А вчера в клубе кино было «Зайчик», завтра – «Сборник мультфильмов» и «Ералаш».

Ну, какие тут заботы и печали?!


Итак, песня обрывается на полуслове. Титры временно прекращают появляться на экране. Можно рассмотреть группу мальчишек из первого отряда. Сидят в тенечке, песню слушают. Им уже лет по четырнадцать...

«...Повторяю... восьмой отряд и т.д.» – сказали динамики.



– Брехня! – показал один из компании на громкоговоритель. – Заманивают мелкоту в медпункт, я думаю, вот зачем: повар сегодня пале обрезал, крови много потерял. Переливание будут делать. Свежая кровь нужна.

Это сказал нам уже знакомый Степанов, по прозвищу Степан. Компания нехотя кивнула, соглашаясь с «догадливым» Степанов, а Леха Бойко, дружок Степана, дал команду Поэту:

– Видишь, какие мысли хорошие! Тебе, Поэт, необходимо написать стихи на эту тему.

Поэт с достоинством кивнул, но серьезности лица не выдержал, громко засмеялся. И все с ним.



...Динамики голосом Высоцкого продолжали: «Если вы в своей квартире – лягте на пол, три-четыре...»

Компания «полегла» на травку. От хохота.





После второго куплета вновь щелкнул микрофон:

«Внимание! Всем отрядам! Сегодня в лагере проводится операция «Фантик» – Сбор фантиков от конфет и другого бумажного мусора а территории лагеря. Отряд, победивший в операции, награждается большим призом!.. Повторяю...»


Другая группа мальчишек во главе с Петькой Моховым – Мохом.

– Слышишь, лысый, ты каждый день конфетки лопаешь... Собирай своих бритоголовых и – вперед! – Компании понравилось остроумие Моха, засмеялись... А стриженный наголо мальчишка, в адрес которого предназначалась шутка, вполне серьезно сказал:

– Ага, Мох, я пойду собирать. А ты не соришь, ты вместе с фантиками, наверное, заглатываешь. Оттого и толстый!

Моховская компания посмеялась теперь на предводителя. А стриженный мальчишка – это был Мишка Коржунов, – убежал, подальше от возмездия за оскорбление старшего – года, наверное, на три – Моха...

Песня продолжается!


...Чего-то сказочного репетируют на сцене клуба; на стадионе – футбол; на станции юных техников делают ракеты маленькие и модели кораблей... Алла Ивановна, старшая пионервожатая, из окна СЮТа заметила такую картину: двое ребят из первого отряда, воровато озираясь, перелезали через забор лагеря.

Алла Ивановна снимает трубку телефона.

В комнате, где крутится магнитофон и есть микрофон и всякие усилители, радист берет трубку. Палец радиста – на кнопку «стоп» магнитофона. Песня прерывается.

«Фу, фу... Внимание...»

Усиленный громкоговорителями голос радиста, догнал двоих беглецов у пруда: «Внимание! Вожатый первого отряда, двое ваших ребят находятся за территорией лагеря. Направляются в запретную зону, и к дачам. Вожатому: выяснить – кто, доложить директору. Повторяю...»

– Вот это да-а-а!

– высоко сижу, далеко гляжу, – передразнил другой нарушитель и, слоив руки рупором: – Возвращаемся!

– Да мы и не к дачам вовсе шли. Рыбу, может, ловить, – оправдывался первый, объясняя это в сторону лагеря.

– Конечно... – подтвердил Саня, по прозвищу Магазин.


И последний куплет песни:

«Не страшны дурные вести, начинаем бег на месте! В выигрыше каждый начинающий. Красота! – среди бегущих первых нет, нет отстающих, бег на месте общеукрепляющий.»


Степан Петрович в неизменной своей шляпе сидел за своим рабочим столом и работал (если можно сидение за столом назвать работой). Сидел, думал, пальцами ритм звучащей песни отбивал. Встал. Заглянул с высоты своего роста на лист ватмана с длинным названием. Решительно снял телефонную трубку. Четко и ясно продиктовал приказ. Говорил с жестами, с интонацией. Правда, о чем приказ – неизвестно. Музыка ведь играет!

Наверняка звонил Степан Петрович радисту, потому что с последним жестом Степана Петровича, песня оборвалась на полуслове. Степан Петрович садясь в кресло, еще добавил в трубку:

– ...И прекратите эту песню заводить! С утра до вечера – три-четыре. – Послушал возражения, продолжал:

– Какая может быть вечером – утренняя гимнастика? И это совсем не детская песня... причем здесь лауреат Государственно премии!? Песня не детская, и на этом диспут закончим... Давайте объявление.

«Внимание! Всем вожатым и воспитателям отрядов, в восемнадцать тридцать собраться в кабинете у директора. Повторяю...»


Хлопнул ладонью о пюпитр дирижер пионерского оркестра русских народных инструментов. Прекратилось треньканье балалаек, оркестр изготовился к исполнению. Дирижер поднял руки – внимание: – И-и-и-и...

Первый удар по струнам совал со звуками горна «к построению на линейку».

...Если б можно остановить этот миг! (ну, скажем, пластинка заела на последней ноте: фа-фа-а-а и т.д.)

Стоп-кадр: мальчишка ногой жонглирует мяч, кругом зрители. Кадр «оживает». «Четырнадцать, пятнадцать...» – считает жонглер. «Все, можешь не стараться, проиграл!» – советуют зрители-соперники. «Так не честно!» «Горн!»


На футбольном поле судья матча считает одиннадцать больших шагов. Для пенальти отмеряет расстояние. На седьмом шаге – замри! – горн! Восемь, девя... Всё, время вышло!» «Штрафной все равно надо пробить!» «Вышло время!» «Слабаки!» «Сами слабаки!». Судья не сплоховал: ухватил он мяч и бегом! «Завтра доиграем!» все за ним. На линейку!

Через скакалку допрыгать надо бы, но! Кадр оживает: те, кто крутили скакалку убегают, а кто прыгала – еще пару «холостых» прыжков сделала, очнулась, и за подружками, бегом...


Звучит горн.

Бегут мальчишки, девчонки. Кто не успел, на ходу повязывают галстуки, становятся в строй, идут. Весело идут...

– Степан, смотри, сколько народа на трибуне собралось, – это Леха Бойко прокомментировал появление на деревянном помосте-трибуне командного состава лагеря.

– Неужели заметил? – отозвался Витька Степанов. – Автобиографию...

– Сейчас книгу жизни зачитывать будет! – продолжил Поэт.

– Вот тут ты не угадал, – повернулся к Поэту Степанов, и сам для себя пробурчал – Нет у него больше такой книги.


– Ну, надо же! Уже почти три недели здесь, а строем так и не научились ходить! – сокрушался директор, глядя на неровные ряды отрядов, подходящих к торжественному месту у флагштока лагеря.


– Я понял, Леха! Да это тот самый плакат, что в кабинете... Про день-то... – Степанов оживился.

– Точно! – и Леха заметил свернутый в большую трубу плакат, у одного из вожатых на трибуне. – Поэт, мы тут похлопотали за тебя, завтра директором будешь. Спорим!

– Каким директором?

– Всего лагеря! – вмешался Степанов. – А Верку Зануду мы старшей...

– Дружина, равняйсь! Смирно! Председателям совета отрядов сдать рапорт.

...После того, как опустили флаг, директор произнес речь:

– Товарищи дети! – это его обычное обращение. Степан Петрович задумался, привычно глянул на свои часы. – Повод, чтобы сегодня здесь собраться, не обычный... Сегодня не праздничный день...

– Про книжку знает, – утвердительно шепнул Бойко дружку.

– ...Больше того, сегодня я не буду вспоминать все ваши нарушения дисциплины... – продолжал директор.

– Не знает! – шепнул Степанов.

– ...Хотя и следовало бы вспомнить! – и вспомнил, сам того не желая. – Потому что, вы варвары, а не дети! Потому, что, опять завхоз жаловалась – в столовой сломали два стула. Я не понимаю, как моно сломать железные стулья? Сидя на полу будете обедать к концу смены. Это уже не столовая, а чайхана будет. Там тоже сидя на полу едят...

В рядах виновато засмеялись. А вожатый с плакатом сделал попытку отвлечь директора от грустных мыслей. Он показал директору на плакат, можно ли разворачивать?

– Подождите, – приказал он, и продолжал: – Кстати, кто прозвал нашу прекрасную столовую кормоцехом? Вы что, овцы? Или куры, может быть?

– Теперь будем звать чайханой, – негромко, но так, что услышали все, даже на трибуне, предложил кто-то из первого отряда.

Скромным смехом ребята выразили свое одобрение новому прозвищу столовой. Старое уже приелось и надоело.

В соседнем лагере (слышно было) заиграла музыка – линейка кончилась.

Переговаривались тихонько в строю.

– Вон, в «Огоньке», все новости проговорили, в кормоцех пошли, – заметил Мишка Коржунов из 4-го отряда.

– В чайхану... – поправил его сосед.

Директор посмотрел на часы. Покачал головой.

– Так, – сказал он. – К вопросу о стульях мы еще вернемся...


Теперь уже Алла Ивановна, старшая пионервожатая, отобрала рулон-плакат у робкого вожатого и требовала жестами у директора: пора!

Но директор и ее остановил: еще полминутки, мол:

– Одну секунду! Я хотел бы сказать вначале несколько слов, – и нахмурил лоб, собираясь с мыслями.

Вряд ли директорскую речь слышали пионеры, потому что, кто ворон считал, а кто переговаривался потихоньку. А речь была о воспитании...

– Поэт, спорим на завтрашний компот, что директором завтра будешь? – это Степанов шептал Поэту.

– Спорим, вот пристали... Дайте послушать!

А директор продолжал говорить:

– ... Если вы помните, в начале смены я обещал устроить день самоуправления. Так вот, завтра и будет такой день. Вы сами станете и вожатыми, и воспитателями, и врачами, и поварами. Один из вас займет даже мое кресло... На один день разумеется.

Алла Ивановна развернула (без команды директора) над трибуной плакат: «День самоуправления» – было написано крупными буквами, и помельче – фамилии тех, кто и на какую должность назначен...

Степан Петрович прервал речь, глянув на плакат.

Лагерь пошумел маленько, особой радости, правда, не выражая.

Директор же, видимо, ожидал большего восторга.

– Вот я и хочу, – создавая иллюзию всеобщей радости, весело говорил он, – чтобы вы сами убедились, какое неуправляемое племя вы есть!

Потом вдруг директор стал серьезным очень:

– Кстати, Степанов и Бойко из первого отряда на линейке присутствуют?

(Как будто и не заметил их только что!)

– Ну генерал, вспомнил...


– Пионер Степанов, выйти из строя! – приказал директор.

Степанов посмотрел на дружка своего недоуменно: а чего только я-то? И сделал два нетвердых шага.

– Товарищи дети, вам всем известен, надеюсь этот... мгм... товарищ. Жалко, что известность эта с очень большим знаком минус! Антиизвестность... И сегодня, товарищи дети...

Бойко тоже вышел из строя и стал рядом со Степановым. Степан Петрович очень удивился:

– Ты почему вышел?

– И я... сегодня...

– Ну-ну... Так вот, на чем я остановился? Да, сегодня мы решили начать. Тут вот все указано, на плакате. А директором на завтра я назначаю Степанова.

Наступила тишина. Леха Бойко быстренько шмыгнул в строй и оттуда, показывая пальцем на Степанова громко обрадовался:

– Ха! Наш Степан директор! Ой, умираю!

Лагерь тогда тоже возликовал. Ура кричали и хлопали.

А Степан Петрович, когда успокоились, сказал просто:

– Не умирай, Бойко, будешь старшим пионервожатым, первым помощником директора.

– Итак, – директор подвел итог, – завтра с утренней линейки власть переходит к новому командному составу. Нет. Лучше прямо сегодня, после отбоя хозяевами лагеря становитесь вы сами. Я еще хочу убедиться, стоит ли вам доверять столь ответственное дело на целый день. Ночь сначала продержитесь. А сейчас... мгм... через – посмотрел на часы – на ужин!


Поэт сочинял экспромт:

«Жил Степанов-пионер, у директора Степана. Та-та-та-та-та-та, а два Степана – лучше!»

– Полтора! – поправил его Саня Магазин.

А из всего гомона разговоров, уходящего на ужин пионерского лагеря, можно сочинить длинное предложение со многими восклицательными знаками: «Ну, Степан дал! Наш Степан ему накомандует, тот в отставку запросится! Поуправляем! Утром будем спать сколько влезет! Купаться на целый день пойдем!» – Это говорили в младших отрядах. В старших – сдержанней. Беляков из первого отряда с издевкой «позавидовал»:

– Рапорты завтра будете принимать, порепетируйте... Леха, а тебе женскую должность дали, ты юбку...

Договорить Бойко не дал: толчок в спину, подножка, и Беляков на земле: «Ну, чего ты, чего ты».

– Ой-ей-ей, обиделся! – сказал кто-то.

– Степанов показал внушительный кулак. «Понял», – согласился Беляков.

Шли к столовой...

– Я же сам видал, там было написано: директор – Поэт! А Верка Зануда – старшая вожатая, – очень непонятно было Лехе.

– Видел, видел! И я виде, ну и что? – соображал что-то Степанов. А потом шепнул вперед идущему:

– Ужин нам с Лиханом в палату захватите, – и к Бойко: – Пойдем со мной!

– Куда? – не понял тот.

– Куда, куда. Надо!

– мне две порции, – напомнил Бойко про свой ужин. – Слышишь, Поэт? И ты, Беляк, захвати... – и тоже показал ему кулак. Степанов и Бойко шмыгнули в кусты, что и осталось незамеченным при таком скоплении пионерского народа.


– Есть у меня одна заготовка, – объяснил Степанов. – Передумает уважаемый Степан, всякие эксперименты проводить!

– А зачем – передумает? Давай покомандуем. – Бойко даже остановился.

– Тебе это надо? – очень удивился Степанов. – Ни фига ты не понял! Самоуправление... Да генерал специально нас назначил, в наказание... Точно он про книжку догадался, вот и будет завтра целый день воспитывать. И ты за Алкой целый день будешь ходить, а она тебе: делай то, делай это... Самоуправление! Игры все это. Ну чего ты за день накомандуешь?.. А здорово тебя генерал купил? Вообще-то я бы тоже вышел, если б тебя, например, одного вызвали... на два шага.


Заканчивали разговор в спальне у девчонок. Говорил Степанов:

– У нас в школе уже проводили... это самое... самоуправление. Ну и что? А журналы попрятали, чтоб без оценок. Я им там устроил!

При этом Степанов не забывал вытаскивать из ведра... мгм... что-то, и клал под одеяло. Леха, следом аккуратно поправлял постель.

– Ты, как всегда прав, Вить! – сказал Бойко, и на одной кровати вытащил незаметно это ЧТО-ТО, и сунул под соседнее одеяло, посоветовал:

– Ты в Веркину две положи, и выбери каких попрыгучей!

– Может тут соревнование устроить? Какая дальше прыгает... Сказал тоже! В ведре они все смиренные.

Но все же повыбирал и в Веркину кровать сунул две.


Не все, конечно, так скептически отнеслись к назначению нового руководства.

Степанов и Бойко, несомненно, были героями сегодняшнего вечера. Постоянно их окружали советчики... Советовали разное. В зависимости от предложения Степанов или хлопал по плечу говорившего или подзатыльник давал. Все равно было весело, потому что предлагали сделать что-нибудь такое... чтоб все закачались, упали или со смеху померли! И не надо слов, лица детские и так все выдают...

Кстати, «начальство» держалось молодцом... Небрежно и с достоинством кивали. Говорили мало.


За несколько минут до отбоя к завтрашнему директору подошел коротко стриженный Мишка Коржунов:

– Вить, тебе завтра печать дадут?

Властно, как настоящий директор, Степанов нахмурился:

– Зачем, тебе, пионер, печать?

– Ну, так дадут или нет? Ты же директор...

– Прием по личным вопросам с 10 до 11...

И тут из спальни девочек старшего отряда раздался крик, визг. Непрекращающийся, плавно переходящий в звуки горна: отбой! «Спать, спать, по пала-а-там, пионерам, октбря-а-там».

– Отменяется прием, – сообщил Степанов Коржунову. – Вряд ли теперь дадут печать. Отдиректорствовал, пожалуй! Так что, пацан, какую справку нужно подделать – только через Степана-генерала. Вон он марширует. Интересно, что там случилось? Пойдем, взглянем.

И совершенно по-товарищески Степанов положил руку на Мишкино плечо! Так они и пошли.

(Такое проявление товарищества, скорее всего, было непреднамеренным... Знал же ведь Степанов, что там произошло! И побаивался, наверное, чего там говорить! Так или иначе, факт остается фактом)

– Мне не справку подделать. Мне для дела нужно! Очень печать нужна! – объяснил Мишка Степанову, у которого на уме было совсем другое.


Лагерь сбегался к месту сигнала тревоги.

Девчонки, перебивая друг друга, жаловались постоянному директору. Из потока слов можно было уяснить, что какой-то злоумышленник подложил в каждую кровать живую лягушку. Что они очень холодные, и что все до смерти перепугались. Кто перепугался – лягушки или девчонки, приходилось только догадываться. И часто упоминались фамилии Степанова и Бойко. Что до такого только они могли додуматься – больше и некому.

– Тихо! Товарищи дети! – громко произнес Степан Петрович, и когда установилась более или менее тишина, взглянул привычно на часы, продолжал обращаясь ко всем:

– Вот уже ровно шесть с половиной минут как директор и все руководство лагеря ваши же ребята. Я хочу, чтобы они и занялись этим вопросом. – И отдельно, обращаясь к девочкам-истцам, стоящим кучкой: – Какое наказание вы хотели бы виновникам содеянного, если, конечно, такие отыщутся?

Начался галдеж. Говорили все разом. Предлагали – кто что.

– Стоп, не все сразу, – директор поднял руку: – Вот ты, Занилина, что предлагаешь?

– Я хочу, – Верка подумала, – чтоб тот, кто это сделал... сам всю ночь проспал с лягушками... в кровати.

Гул одобрения в рядах присутствующих.

– Так, – сказал Степан Петрович, ища глазами Степанова, и когда, наконец, нашел, продолжал: – Слышал, товарищ директор! Ведите следствие, и если не найдете, мгм... шутников, придется самому лечь с этими мгм... животными. Вы теперь директор, и должны отвечать за спокойствие и порядок в лагере. Вопросы есть?

У Степанова возникли кое-какие соображения, и, вследствие этого, возражение:

– Протестую, Степан Петрович! Лягушек подсунули, когда директором были вы, и я не хочу отвечать за ваши... упущения!

– Что-о? – с растяжкой спросил Степан Петрович.

Сашка, по прозвищу Магазин, вступился за Степанова.

– Действительно, Степан Петрович, может, у вас а пищеблоке недостача и завтра – бац – ревизия! Что ж, Степана в тюрьму? Извините, я имею в виду нашего Степанова, извините.

– Какая еще ревизия? – не понял Степан Петрович.

– Обыкновенная! Мне папа рассказывал: примешь магазин под честное слово, без учета, и тут как раз...

– Правильно, Магазин, говоришь! Из-за каких-то лягушек в тюрьму! Не надо мне этого!

– Та-а-к... Издеваетесь?

Алла Ивановна не могла не возмущаться:

– Вот, видите! А я, что вам говорила...

– Вы правы, Алла Ивановна, – и к Степанову: – Я настоял на твоей кандидатуре, Степанов. Я думал, тебе можно доверять...

Леха Бойко ответил за Степанова.

– А что доверить-то? Рапорты на линейке принимать?

– Рапорты? – переспросил Степан Петрович.

– А что, Степан Петрович, – заговорил и Степанов. – С таким же успехом можно меня назначить космонавтом... на завтра. А целый день, и... разрешаю красить в синий цвет.

– А меня – министром! – посоветовал Бойко. – А в директоров пусть восьмой отряд играет, они во все играют.

Алла Ивановна очень возмутилась:

– Степан Петрович, это форменное безобразие! Я считаю, надо поставить вопрос о пребывании Степанова и Бойко в лагере... Везде дети, как дети, везде проводят дни самоуправления, но такого отношения!

– Подождите, Алла Ивановна... Они, в чем-то, правы – это игра. А что касается «только рапорты принимать» – это от человека зависит. Все мы туту временные. И должности – временные. Три смены рапорты у вас попринимаем с Аллой Ивановной, поиграем в начальников и займемся каким-нибудь настоящим делом.

Вообще-то интересный человек, оказывается, Степан Петрович. С виду – чудаковатый, по поведению – тоже. Но не назначат же директором лагеря чудака! Нет, конечно!

Степан Петрович еще что-то хотел сказать, потом передумал. Посмотрел на часы и... заговорил, одновременно помассировав чуть-чуть свои виски:

– ...В армии есть такой термин «штабные игры». Генералы, меду прочим, играют... Впрочем, хватит об этом! Раз уж вы так агрессивно-скептически относитесь к самоуправлению, что ж! – и попросил физрука: – Виктор Викторович, проверите, все ли в порядке у девочек. Остальным – спать. Завтра обычный день, плакат о самоуправлении снять. Вот так вот, Степанов, играйте в космонавтов.


! – Подождите, не надо плакат снимать! Давайте лягушек... Это я сделал и буду спать с ними, – громче, чем того требовала интонация раскаяния, прокричал Мишка Коржунов.

Директор остановился.

Степанов и Бойко переглянулись.

– Что же ты не к своим девчонкам подложил, а к старшим? – Степанова заело такое заступничество.

– Захотел в старший отряд и подложил... Все они одинаковые, девчонки.

– Ты, пацан, на себя не наговаривай, я ведь и поверить могу!

– А я не наговариваю. Накажите меня, Степан Петрович! Только пусть останется по-прежнему...

– Во дает! – не удержался от восклицания и Бойко.

– Тебя что, завхозом выбрали? – полюбопытствовал Магазин. – Боишься теплое место потерять?

– Ничего я не боюсь, наказывайте.

Встретились глазами Степа Петрович и Степанов. Степанов взгляда не отвел:

– Врет он, Степан Петрович... Разрешите, мы сами тут порядок наведем. Разберемся и... накажем.

После паузы – всеобщего немого удивления, – Степан Петрович сказал:

– Правильное решение! Ты директор, тебе и разбираться, Степанов. И снова посмотрел на часы Степан Петрович, для которого время означало не только соблюдение распорядка дня, а нечто большее. Сам порядок он сверил с часами, эталоном порядка было время. Никакие ЧП не могли остановить величественный ход его стрелок... и если двигается время – значит все в порядке. Так и быть должно. И так оно есть...


Коротка летняя ночь...

На часах в спальне мальчишек старшего отряда – начало двенадцатого ночи. Разговаривали потихоньку.

– Чего это на тебя нашло? Сам же был против таких игр, и сам же: мы сами порядок наведем... найдем виновных... Директор, тоже мне – презрительно заметил Бойко.

– Да, ладно тебе! Слышал, что Алка сказала? Выгонят из лагеря – хоть домой не являйся... У меня и так мать часто болеет.

– Ты что, крыша поехала? – повернул Бойко вокруг головы ладонями:

– За что тебя выгонят-то? Ведь пацаненок-то лысый сказал...

– Вот именно!

Поэт из угла спальни подал голос:

– Про твое благородство, Степанов, можно поэму написать!

– Если бы он еще и спать лег с лягушками, как и обещал... – Сашке Магазину не дали закончить мысль.

– В лоб получишь! – пообещал Степанов.

– Ой-ей-ей! Обиделся, – неизвестно кому посочувствовал КТО-ТО.

Леха Бойко натянул повыше одеяло.

– Ладно, спать давайте, завтра разберемся... Чья очередь колыбельную?

– Магазин, запевай! – Бойко приказал.

Саня снял очки, предупредил:

– Последний раз пою. – И запел: – «А чукча в чуме дет рассвета, а рассвет приходит летом, а зимой рассве...»

– Тихо, идет кто-то! – предупредили с крайней кровати.

Притихли.

Скрипнула дверь.

В трусах и майке Мишка Коржунов крадучись проходит меду ровных рядов кроватей, отыскивая Витьку Степанова.

– Руки вверх! – последовала команда шепотом, откуда-то из угла спальни.

Мишка остановился.

– Это ктой-то к нам пришел? – спросили соскакивая с другой кровати.

Леха Бойко узнал пришельца:

– Да это же лысый! Тот самый, что огонь на себя принял, – приподнялся на кровати. – Сам пришел! Таких нахалов я еще не встречал.

– Я думал, вы спите, – виновато сказал Мишка. – Я к Витьке Степанову.

– Чего тебе? Здесь я.

– Да я, поговорить хотел... А чего вы не спите-то? – шепотом разговаривал Мишка, то ли от испуга, то ли потому, что уже ночь.

– Мы из-за тебя, лысый, не спим, – сказал Леха Бойко. – Ты чего не в свои дела суешься? Ты у меня эти лягушки, лысый, будешь долго помнить!

– Повинную голову меч не сечет! – изрек Поэт.

– А я не мечом, я ему щелбанов завтра в эту голову настучу, – пообещал Бойко.

– Чего поговорить-то хотел, говори, – Степанов разрешил.

– Я хотел один на один... Я лучше завтра зайду.

А Сашка Магазин надел очки зачем-то, предупредил опять: – «Последний раз пою!» – и запел с выражением:

– А чукча в чуме ждет рассвета,

А рассвет приходит летом,

А зимой рассветов в тундре...

Вся спальня пропела последнюю строчку:

...За полярным кругом нет.

Мишка потоптался еще на месте, сказал:

– Ну ладно, я завтра зайду?.. – спросил Мишка.

– Ты завтра не заходи, я сам к тебе зайду, – предупредил Бойко.

Мишка никак не реагировал на это замечание, шмыгнул носом, и, низко опустив голову, побрел из спальни, не заботясь о соблюдении тишины: задевая кровати и стулья, громко шаркая явно великоватыми тапками. В дверях обернулся, сказал

– А то давайте ваших лягушек.

Засмеялись в спальне.

– Иди в пруду и налови, и спи с ними... – Тут дураков нет.

«Ква-ква!» – квакнула лягушка, сидя на ступеньках спального корпуса старшего отряда.

Коротка летняя ночь...

На утренней линейке старший пионервожатый Лихан Бойко, рапортовал лучшему своему дружку – директору Степанову: – Товарищ директор! Дружина «Дружная» на утреннюю линейку построена!

Степан Петрович и остальной воспитательский персонал стояли во главе дружины и слушали.

– Товарищи дети! – дружина захлопала, Витька продолжал: – Тихо, тихо, товарищи дети. Решим сначала организационный вопрос... Нашего полку прибыло!

– Говорят-то вашими словами, Степан Петрович, – заметила Алла Ивановна.

А Степанов продолжал:

– Познакомьтесь, товарищи дети, на сегодняшний день у нас создан еще один отряд, назовем его – нулевой. Вожатый нулевого отряда – Степан Петрович.

И захлопал. Его дружно поддержали.

– Вожатый нулевого отряда, подравняйтесь... И прекратите разговоры в строю! Запомните: строй – это святое место... ну и так далее, – от себя добавил Степанов.

Когда немного поутихли, Степанов продолжал линейку:

– Товарищи дети! Сегодня у нас не праздничный день, поэтому я не буду вспоминать все ваши нарушения дисциплины... спохватившись глянул на часы, – Хотя и следовало сказать, что скоро, очень скоро в нашем лагере откроется чайхана!

– Ура-а-а! – ответил лагерь.

Степан Петрович хмыкнул и тут же, по привычке посмотрел на свои часы. Быстро опустил руку, засмущавшись и виновато оглядываясь – не заметил ли кто из рядом стоящих его жеста? Рядом стоящие сделали вид, что не заметили, продолжали смеяться вместе со всеми.

Витька-директор тоже не удержался и поэтому подготовленную речь пришлось сократить до минимума:

– Потому что, вчера завхоз... стулья... В чайхане будете обедать! – выкрикнул он.

– Напрасно я им про чайхану-то напрасно, – со всеми смеялся Степан Петрович.

Вторая новость тоже пришлась по душе всему лагерю:

– Теперь приказ! – Степанов напустил важность на себя. – По плану у нас сегодня вечером кино, но так как радист из наших, я приказываю для девчонок и всех желающих, устроить дискотеку на улице.

Девчонки выразили свой восторг аплодисментами, ребята снисходительными улыбками.

– И последнее, товарищи дети! – при этом Степанов внимательно посмотрел на небо, высоко задрав голову.

Притих лагерь, тоже на небо посмотрел... Даже нулевой отряд глянул туда же.

– Видит ли кто хоть одно облако? – спросил Степанов. – Правильно, нет облаков! Погода сегодня для купания в самый раз!

Лагерь почти «ура» закричал, но Степанов прервал:

– Но! Степан Петрович – в личной беседе! – поставил одно условие нашего самоуправления: на озеро – нельзя!

Недовольный ропот в рядах.

– А чего вы возмущаетесь? Плавать пол-лагеря не умеет! Поэтому – нельзя... Я принимаю условие, Степан Петрович! На озеро мы не пойдем.

– Ничего себе, хорошая новость! – шумел лагерь.

– Продался Степан Степану! – прошептал Леха.

Степанов народ успокоил:

– Вы неправильно поняли, это еще не новость. А новость заключается в том, что я весь нулевой отряд отправлю на озеро! Купайтесь, загорайте! В лагерь – только на обед.

Алла Ивановна хотела возмутиться, Степан Петрович сдержал.

А лагерь прокричал несколько раз: «Ура-а-а!»

Что еще говорить и то делать Витька на знал. Выручил Степан Петрович:

– Разрешите мне?

– Разрешаю, Степан Петрович, пожалуйста.

– Товарищи... мгм... (улыбнулся). Я хотел сказать, что сегодня все кружки, репетиции – все по плану. А сейчас, после линейки, все ребята, назначенные на какую-либо должность, пройдут инструктаж на местах, так сказать, назначения у своих старших предшественников... раз уж вы нас выпроводили на озеро.


Инструктаж проходил везде примерно одинаково:

...В санчасти запирались все шкафы. На столе оставались: йод, зеленка, бинт.

...Радист запирал ящики с деталями, паяльниками. Остались: микрофон, радио, три заигранные пластинки.

...На кухне запирали холодильники.

...Степан Петрович запирал сейф.

И все инструктирующие показывали указательным пальцем, поднятым вверх, что запрещается делать. Очевидно, многого нельзя было делать, так как во время инструктажей палец не опускался ни у одного инструктора.

Так начинался не совсем обычный день пионерского лагеря «Радуга».

Нулевой отряд, во главе со Степаном Петровичем, тесной гурьбой направился к главным воротам лагеря... Дежурные любезно пропустили их в узкую калитку. Так как в калитку мог пройти только один человек, внутри лагеря у калитки образовалась толпа, а за пределами лагеря шли ровной цепочкой. Строем, вроде бы... Алла Ивановна всплакнула было, оглянувшись на беспризорный лагерь, но сдержалась и присоединилась к строю.


– Так! – сказал директор Степанов, усаживаясь в директорское кресло.

В директорскую дверь скромненько постучал, и сразу же зашел первый посетитель. В очках, коротко острижен, с каким-то чертежом-рисунком под мышкой.

– Товарищ директор, – начал парнишка. – Я хочу внедрить одно рацпредложение.

С этими словами он подошел к столу и разложил свой чертеж.

Продолжал:

– Надо провести эксперимент и требуется твоя...

– Подожди! Я тут директор, а ты мне слово не даешь сказать. – Степанов очень возмутился.

Парень в свою очередь удивился. Поправил очки:

– Ну, говори...

– Вот же народ! Никакого уважения к директору... Где ты видел, чтоб к директору так вот запросто заходили?!

– Тебе же секретаршу-то не назначили.

– Это мысль! – Степанов поднял палец вверх. – Вот что, разыщи мне Бойко Леху-Лихана – знаешь такого? Чтоб бежал сюда, а потом я с твоим вопросом займусь! – смилостивился Степанов.

– А чего его искать-то? Объявить через радиоузел...

– Ну, ты – башка! Дуй в радиоузел.

– Это необязательно, телефон для этого существует...

– Умный очень! Без тебя как-нибудь разберусь. Однако трубку телефонную снял.


За забором, на пляже беззаботно отдыхала приятная компания. Загорали. Читали. Играли в шахматы...

Лишь только из репродукторов донеслось первое: «Внимание...», пляжная компания выдала себя – навострила уши.

Детский голос, усиленный множеством динамиков, прозвенел:

– «Внимание! Внимание! Леха Бойко, срочно зайди к директору Степанову... Повторяю. Кто видел Леху передайте, чтоб бежал к директору... Дело есть. – К нашему директору».

– Вот видите, Степан Петрович, что-нибудь затевают! – старшая пионервожатая беспокоилась больше других.

– Во-первых, я не вижу, а только слышу. А во-вторых, Алла Ивановна, почему обязательно – затевают?

– Действительно, Алла Ивановна! – поддержал директора молодой человек в темных очках. – Может они строем собираются учиться ходить? Как это называется, Степан Петрович? Строевые занятия, да? – (вроде «служанул» перед директором). Девушка, что рядом с молодым человеком прикрылась книгой. Острота была, конечно же, только для нее...


В кабинете у директора продолжался «прием». Директор Степанов и посетитель склонились над рисунком.

– Вот это, – объяснял посетитель, показывая на рисунок, – Колька Минин. – Как бы это сказать... В общем он громко спит.

– Храпит что ли?

– Ну да! Так вот я и придумал очень простой способ, как ему избавиться от этого недуга. Вот смотри: микрофон и наушники, как у летчиков. И вот, понимаешь, с микрофона через усилитель на наушники поступает усиленный сигнал.

– Храп.

– Правильно! И Колька просыпается. Сам себя вроде слушает и спит тихо. Так, глядишь, со временем и отвыкнет.

– Точно – башка! Если, конечно, сам все это придумал!

На ватмане был нарисован Колька Минин, спящий, спутанный проводами. Микрофон, наушники... Как космонавт!

Степанов разглядывал карту и восхищался:

– Ты знаешь, кто изобрел микрофон?

– Не знаю. Знаю, что радио изобрел Попов. Наверное, микрофон он тоже... Да, конечно, он, иначе быть не может.

– Отныне, в лагере ты будешь зваться Поповым.

– Да мне все равно, можно и Поповым, – равнодушно ответил изобретатель.

– Кстати, а чем в этом полезном деле я тебе могу помочь? – принял начальственный вид Степанов.

– Как чем? Надо написать записку радисту, чтобы выделил необходимо оборудование. У него все есть, только закрыто. Так мол и так, директор требует выдать, и все такое...

– Сейчас напишу. Для дела ведь, не баловство какое! – с этими словами он сел за стол, взял ручку, попробовал на своей ладони – пишет ли, и уж тогда начал вслух писать:

– «Прошу выдать для хорошего дела пионеру». Как твоя фамилия?

– Ломоносов.

– А-а, дак это ты, значит, Ломоносов? Слышал, слышал тут такую фамилию... А ты, не родственник тому... университет который?

– Нет, мне в детдоме такую фамилию дали.

– Интересно, что ж вам всем новые фамилии дают?

– Почему всем, у кого неизвестна фамилия, тому и дают.

– ??

– Ну, чего уставился? Пиши давай записку! – И добавил, как само собой разумеющееся: – Меня подкинули ТУДА, когда полтора года всего было. В кочегарку. Вот истопник меня так и назвал. Я свою не помнил. Говорит, что я умный очень был... (ему, видимо, часто приходилось объяснять происхождение своей знаменитой фамилии, поэтому ограничивался краткой аннотацией).

Степанов спросил без начальственной интонации:

– Кстати, меня вчера один ваш... тоже стриженный допытывался. Е знаешь, чего ему надо?

– Как хоть зовут-то? Из детдома тут двадцать два человека.

– Не спросил я как зовут. Понимаешь, ночью даже приходил! Маленький такой... – и показал, какого тот был роста. – А сегодня что-то не видать.

– Не придет он больше! – Это Леха Бойко сообщил такую новость, залезая через окно в директорский кабинет. – нашел я его. Из четвертого отряда, маленький еще... Бить е стал, щелкнул просто два раза, как и обещал, – и, отряхнув штаны, спросил: – Чего звал?

Директора возмутил факт залезания в его кабинет через окно.

– Та-а-к! – недовольно сказал он. – Ты видел когда-нибудь, чтобы наша Алка – Алла Ивановна, старшая пионервожатая залезала в окно к директору?

– Представляю себе! – помечтал Ломоносов.

– А тебя, Микрофон, не спрашивают! Во, точно, будешь «Микрофоном» зваться... Иди, конструируй свой... антихрапин. В тихий час зайду на испытания, – предупредил директор уходящего Ломоносова.

– ...Так чего я тебя звал-то? Ах, да... У каждого настоящего директора должен быть секретарь, секретарша, в смысле...

– Вот это да! Зачем тебе-то? – Удивился Бойко.

– Для солидности. А то ходят тут всякие.

Степанов увидал в окно проходящего Поэта, крикнул ему:

– Подожди нас, Поэт. – И к Бойко: – Пойдем, на территорию, порядок наводить пора!


Поэт с блокнотом и карандашом. Сочинял, видимо, чего-то. В отрешенном взгляде его угадывались муки творчества.

– Поэт, про цветочки все сочиняешь? – спросил Степанов.

– Да, да, да – глядя вдаль машинально ответил Поэт.

– Тряхни его, Лихан, – предложил директор.

Леха Бойко потряс Поэта за плечи. Тот очнулся, муть из взгляда ушла.

– Чего ты спросил? – спросил Поэт.

– Я говорю, про цветочки сегодня е пиши. К обеду сочини песню. Хвалебную. Про меня и про лагерь. Задание ясно?

– Наверное, оду, имеешь в виду? Раньше, как какой царь заступает на престол, ему тут е оду сочиняют. А день восшествия его величества государя...

– Правильно, оду давай! Только не на день восшествия, а восшествия на один день, – приказал Степанов.

– И меня там отрази, – посоветовал Бойко.

– Исполним, Ваши Величества! – Поэт блокнотиком сделала реверанс.


Величества должны ходить величественно.

Степанов руки за спину заложил, а Бойко говорил о чем-то и руками помогал разговору.

– Ода – это забудется завтра же! – говорил он. – Надо дело какое-нибудь придумать, чтоб помнил Степан, тот Степан, я имею в виду!

Степанов остановился.

– Ну почему – тот? Чтоб и я мог потом вспоминать, – говорил Степанов в серьезно-ироничном тоне. – Когда еще директором-то будешь?

– Ну-ну! При случае можно ввернуть для солидности: вот когда я был директором!!!

– Ну!

Дальше пошли. Оба руки за спину заложили.


Пришли на футбольное поле.

Судья как тут их и ждал:

– Ничего с ними поделать не могу! С утра спорят и не играют.

– О чем спорят? – властно поинтересовался директор.

– О пенальти – бить или не бить! Даже не с утра, а со вчерашнего вечера спорят... Вчера я назначил штрафной, а тут горн! Вот, видите, спорить устали, отдыхают.

Футболисты, действительно: кто сидел на травке, кто лежал.

Леха сказал:

– Я отменяю штрафной, играйте новый матч.

Половина игроков ответила: «Правильно, чего там...», другая половина сказала: «Щас, спешим и падаем. Слабаки!» – и продолжали лежать.

Степанов задумался.

– По-новому делитесь, – предложил он судье.

– Да они уже две недели в таких составах играю. Общий счет 86:86.

– Всем внимание сюда! – повысил голос Степанов. – Судья по счету, у вас исключительно равные команды, и надо попробовать поменяться составами, чтобы в полной мере... – запнулся, – ...ваши силы. Скоро с «Огоньком» играть, не забывайте! Слушай приказ: делиться по-новой! – Степанов расхаживал по полю, думал: – Сыграете сегодня первый матч... Команда, одержавшая победу, будет носить почетное... мое имя!

– А команда, одержавшая поражение – имени меня? – спросил Бойко.

– Правильно! Команда, одержавшая поражение, будет носить твое имя!

– Ну, правильно... – обиделся Леха.

– Ой-ей-ей, обиделся! – посочувствовал кто-то из футболистов.


Женщина босиком, с большой сумкой в одной руке и с туфлями в другой, шла явно по незнакомой ей дорожке; останавливаясь и оглядываясь. Увидев издали загорающих людей, свернула к ним. Весь вид ее, поведение выдавали намеренье что-то спросить. Еще издали приветливо махнула туфлями – наконец-то, мол, узнаю:

– Скажите, пожалуйста, как мне в «Радугу» пройти? Это лагерь где-то тут, рядом, пионерский.

– Что вы хотели? – Алла Ивановна забыла, что она не в кабинете.

– Как что? Я хотела попасть в лагерь. У меня там сын.

– Но сегодня же не родительский день, – вмешался Степан Петрович.

Женщина недоуменно глядела на загорающих. Молодой человек в темных очках тоже не удержался:

– Лагерь-то здесь, рядом, но вход с другой стороны. Далеко обходить придется – кругом.

– Ну правильно, мне Алик и говорил, что в заборе есть дыра. От автобуса ближе, если с этой стороны... Женщина как бы оправдывалась, хотя в чем провинилась – не понимала. – Мне нужен директор «Радуги», – начала надевать туфли женщина.

– Я вас слушаю, – Степан Петрович попытался придать себе директорский вид, хотя без одежды это было сделать чрезвычайно трудно... И ему ничего не оставалось, как многозначительно посмотреть на часы.

– Понимаете, мой Алик, Алик Потапов, просится домой. Ему здесь не нравится и я хочу его забрать. Во втором отряде Алик...

– Ну, что ж, если такое дело, забирайте. Сейчас в моем кабинете, на моем месте сидит другой... мгм... товарищ. Я его даже и на этот случай проинструктировал, – говорил скорее для лежащих, загорающих. И снова к женщине: – Но, чтоб не нарушать порядок, вам придется обойти кругом. Вам покажет этот молодой человек, раз он первый посоветовал такой маршрут. Заодно проводит, как там идут строевые занятия.

Мама Алика снова разулась, молодой человек помог ей нести большую и, видимо, тяжелую сумку. На ходу объяснял, что за день сегодня в лагере...


Игроки попарно подходили к вратарям и спрашивали:

– Самолет или ракета?

– «Столичные» или «Прима»?

– Степан или Лихан?

Выбирали – кому что глянется. Это футбольные команды делились по новой.

...Дежурный по лагерю примчался.

– Степанов, – обратился он к директору. – Там мамаша Потапа приехала, забрать его домой собирается. Иди, она у домика ждет.

– Пошли! Расписку напишет и пусть забирает.

– Погоди-ка! Потапов это из второго отряда? – Леха задержал дежурного.

– Да. «Мой Алик во втором отряде. Как мне к директору пройти», – передразнил дежурный мамашу.

– Нельзя Потапа отпускать. Чемпион по шахматам, а скоро, сам знаешь, с «Огоньком» выступать. Без него шахматы продуем. Точно.

Решение директор принял быстро. Дежурному сначала:

– Дуй в радиоузел. Скажи, чтоб передали: «Всем вожатым срочно ко мне», – и дальше давал указания Лехе: – Я там займу пока мамашу, а ты стой у входа и предупреждай всех вожатых, чтоб как только войдут в кабинет, сразу начинают хвалить наш лагерь: «Как у нас хорошо! Как нам нравится тут!» И еще что-нибудь в этом духе. Может, удастся уломать маманю.


Над лагерем раздавалось очередное: «Внимание, внимание...» Директор Степанов пригласил маму Потапова в кабинет. Мама вошла, держа за руку чемпиона лагеря по шахматам:

– Мальчик! (Это она Степанову – мальчик!) Я уже говорила с директором у реки, только что. Дай мне ручку и бумагу, я напишу расписку. Или как эта бумажка называется?

Такого Степанов не ожидал, но инициативу перехватил.

– Я вам здесь не мальчик. И почему пионер Потапов здесь? Я тебя не вызывал.

Очередь удивляться мамаше:

– Извините, но я действительно разговаривала со Степаном Петровичем и он сказал... Аленький, подожди меня на улице, я скоро.

Алик вышел и тут же дверь вновь открылась, чтобы впустить вожатого. Без предисловий начал: «Как в лагере у нас хорошо! Как весело! Прямо со смеху помереть можно. Здравствуйте!»

– Мама Потапова, вы извините уж, тут совещание начинается. Я вызвал вожатых, они не помешают нам... Так почему вы хотите забрать сына?

Вошли еще двое вожатых:

– В наших отрядах все просятся на вторую смену остаться. Ну до чего хороший у нас лагерь! Я лучше не видел, – хором закончили хвалебную песнь вошедшие...

Мамаша попыталась говорить:

– Алику тут не нравится. Дайте мне лист бумаги... – Закончить фразу не дали. Новые, вызванные на «совещание» вожатые, бесцеремонно перебивали маму Алика.

– Не лагерь, а сказка – век бы тут жил...

– Кормят тут лучше, чем дома. Прям на убой...

– Как у нас тут хорошо...

– Ах, как тут здорово...

Актерского мастерства ребятам хватало не всем. Некоторые без всякого выражения похвалят лагерь и тут же садятся на свободный стул... Когда вожатых мальчишек и девчонок набрался целый кабинет, слово взял директор:

– Вы все слышали? Всем тут хорошо, а вашему Алику не нравится. Это потому, что вы неправильно его воспитали. Он даже сумку не помог нести. Эгоист растет ваш сын.

Чуть все дело не испортил директор.

– Да как ты смеешь! Я сама сумку не дала – тяжелая...

– Не перебивайте. У нас скоро спартакиада, это значит соревнования с соседними лагерями. Ваш Алик мог бы здорово помочь нашему замечательному лагерю. Без него в шахматы мы продуем, это точно. А вы идете на поводу у сына, и еще... еще... – Что сказать еще Витька не знал.

– Да что вы меня агитируете? Я сама знаю, как воспитывать! Я мать! Сын желает домой, и я его забираю.

– Из лагеря его не надо вам забирать, – сказала девочка, вожатая младшего отряда. Сказала не громко совсем, но настолько веско прозвучали ее слова, что мама Потапова растерялась:

– А что же мне теперь делать-то? Ведь я же за ним приехала.

Леха Бойко посмотрел на вожатую младшего отряда, Лену, засмущался отчего-то.

– Можно я вам по секрету что-то скажу? – Леха подсел к маме Потапова и зашептал ей на ухо.

Все прислушивались, но разобрать шепот было невозможно. Так, угадывались некоторые слова: «детдомовцы... малыши... родители...»

Последний аргумент Леха сказал громко:

– А он у вас до старости все и будет маменькиным сыночком!

Все пионеры, как правило, принимают решения сразу. Меняют принятые решения так же – сразу. Мама Алика не была исключением:

– Правильно, ребята! Вот и из детдома академики даже выходят, а мой до двенадцати лет, – хочу того, хочу этого, а учиться не хочет...

– И сумку не помогает нести, – закончил мысль директор. – После лагеря в академики запросится, вот увидите!

Мама с сумкой направилась к двери: – Никаких расписок писать не надо. Правильно. А с Аликом я сейчас поговорю. Ему тут не нравится, видите ли!


На лавочке, недалеко от директорского кабинета мама внушала сыну:

– Все хотят, чтоб ты остался. Значит имеешь авторитет, значит ты нужен.

– Ну мам, ты же обещала, – нехотя капризничал Алик, не переставая жевать еду, разложенную тут же на лавке.

– И еще, Алик, здесь много детдомовских детей, и для них... как бы тебе объяснить...

– Да, лысых туту полно. Издалека узнаешь. Ходят кучами. Мы их зовем банда бритоголовых.

– Да как ты смеешь? У них трудное детство. Ну, хватит, ты останешься в лагере. Все так хвалят лагерь, а тебе... В общем, в субботу родительский день. Я снова приду, там посмотрим... А почему банда? Что они все хулиганы, что ли?

– Не знаю, прозвали так и все. Тут у всех какие-нибудь прозвища, а их всех одинаково зовем.

– Ничего себе, хороший лагерь!

И чтобы вновь не изменить решение уже тверже сказала: – Я уже обещала ребятам. Ты остаешься. Надо посоветоваться с папой. Хорошо ли, что тут приютские дети? Ты поосторожней друзей выбирай. В общем в субботу мы приедем с папой. Потерпи три денька. Там видно будет. Не знаю, что и делать... Где тут дыра в заборе? Мне надо к настоящему директору. И на ходу уже добавила: – Надо предупредить его, что ты остаешься.., возможно. Сиди тут, ешь и жди меня.

Мама ушла, на ходу у ребят уточняя кратчайший путь к забору.


Из директорского кабинета весь разговор слышали и вожатые, и, лично, директор. (Подслушивать, оказывается, интересно!)

Когда мама Потапова ушла, заговорили в кабинете:

– Здорово, мы ее!

– Что – мы! Это Лихан молодец! Чего ты ей нашептал?

А поскромневший Леха опять глянул на Лену. Та – на него...

– Так, ничего особенного. Потом расскажу.

– Правильное решение! – похвалил директор. – Главное – результат!

Директор Степанов сделал знак: «Тсс!» Он ближе находился к «слуховому» окну, и видел, как к Потапову подошел вчерашний ночной гость директора, Мишка. Леха Бойко шепнул Степанову:

– Во, настырный! Ведь нащелкал, чтоб не ходил...


А Мишка спросил у Потапова:

– Не знаешь, долго они заседать будут?

– А тебе чего?

– Директора...

– Они там мою маманю уговаривали, чтоб меня не забирала домой.

– Уговорили? – безразлично спросил паренек, присаживаясь на лавку, там, где недавно сидела мама Алика.

– Да ее кто хочешь уговорит. Алик придвинул к себе поближе сумку, свертки, банки... – Хочешь яблоко? Я такие все равно не люблю. – Алик повыбирал из нелюбимых и дал то, что поменьше.

– Спасибо.

– Слушай-ка! А ваша мама Клава, или мам-Маша, как вы ее зовете? Вам она привозит что-нибудь? Всем лысым по яблоку, сразу целая сумка будет. Тяжело ей бедняге, вот она и не едет к своим деточкам из детдомика... Да ты ешь, чего встал-то? Шуток не понимаешь!

Мальчик стоял. Жестко смотрел на Алика... Затем на лавку с едой:

– На, доедай свои яблоки, – мальчишка с силой бросил яблоко. – И варенье тоже! – он ухватился за скамейку и перевернул ее... Валялись на траве яблоки, конфеты.

– Жри все! – крикнул Мишка и пошел прочь. А потом побежал...

В кабинете ребята молчали. Вожатая Лена встала: «Эх, вы!»

Она выбежала из кабинета и побежала по той дорожке, куда убежал мальчик. А потом вдруг остановилась, повернулась к Алику, который уже собирал с земли припасы. Ленка тоже поддела ногой пакет – клубника рассыпалась:

– Беги и укладывай чемодан. Ты ведь домой хотел...

Неловкое молчание в директорском кабинете нарушил Бойко:

– Я, мамане-то, про детдомовцев сказал, что, мол, их некому забирать по первому требованию, что...

– Да мы догадались, – перебил Степанов, глядя в окно.

– Ну, а чего, действительно, что этот лысый, шуток не понимает? – возмутился Магазин.

– Молчи, уж! – огрызнулся Бойко, – Лена, что за ним пошла, тоже из детдома...

Степанов подвел итог беседы:

– А маманя все видела! Гляди, как убивается...

Мама Потапова всплескивала руками и хлопала ими себя по ногам. Хлопотала вокруг своего чада, помогала укладывать в сумку то, что осталось от гостинцев...

– Позаседали и хватит, – сказал Степанов. – Всем по своим отрядам, – дал он команду. – А мы с Лехой пойдем пацана искать. Того вон, лысого.

– А чего я его искать буду? В каком он отряде, пусть вожатый и ищет, если тебе он нужен.

Саня Магазин предположил:

– Если б, Ленку надо было найти, вожатую, которая сейчас ушла...

– Я тоже так думаю, – согласился Степанов.

– Да, чего Ленка, чего Ленка... – и, отдельно, к Магазину: Получишь...

– Ой-ей-ей, обиделся – заметил кто-то.


...У водоема обстановка прежняя...

– Степан Петрович! Вы посмотрите, какие чудеса творятся! Через дыру в заборе перелезала мама с сыном. Мама была очень возбуждена. В одной руке чемодан, за другую держит Алика.

– Ничего не понимаю! Только что она пожелала оставить сына.

Директор приподнялся на локте.


Издалека мама Алика стала выговаривать всем присутствующим на пляже:

– У вас тут бандиты, а не дети. Всем им тут нравится! Хулиганы!

– В чем дело, Марья Андреевна? – молодой человек, вожатый-провожатый, видимо, по дороге успел познакомиться с мамой Потапова Алика.

Марья Андреевна как можно более спокойно и тверже обратилась к директору:

– Записку я оставила. Я забираю своего сына.

– Что ж, это ваше право. Но ведь десять минут назад вы говорили обратное. Что же могло произойти за столь короткий срок?

Мама больше себя не сдерживала:

– Бандиты и хулиганы в лагере. Шайка тут. Банда! В общем не уговаривайте.

– Но случилось-то что?

Руки у мамы были заняты и для большей убедительности происшедшего она временно поставила чемодан и всплеснула освободившейся рукой:

– Вы представляете, даже девочка, я сама видела, топтала гостинцы. Вот, покажи, Алик, вся сумка в варенье. Нет, отличный лагерь, ничего не скажешь. Пойдет, Алик, до свидания. И на ходу говорила Алику, но так, чтобы слышали все загорающие:

– Там безобразия творятся, а они тут загорают! Я этого так не оставлю. В ГОРОНО пойду!

Как-то расхотелось загорать. Нехорошо получилось. Действительно, там что-то случилось, а они тут загорают.

Первой из персонала нарушила молчание старшая пионервожатая:

– Я предлагаю прекратить эксперимент. Я лично не могу так больше. Я вся взвелась тут.

– Что вы заладили: я да я! Всем лежать!.. Думаете мне приятно сидеть здесь? В конце концов ничего страшного не произошло. Мамаша хотела забрать сына и забрала его. Она и приехала за этим. А что произошло там у них вечером – разберемся. Даже раньше – в обед узнаем.

Старшая пионервожатая посмотрела на небо:

– Хоть бы дождь, что ли пошел!

– Сменили бы дислокацию, – поддержал вожатый-провожатый.

Дождь и не собирался пойти. Небо было чистым и ясным. Директор тоже посмотрел на небо и ничего там не увидев, сказал:

– Да-а.


С другой стороны забора Леха Бойко тоже смотрел на небо:

– Вить, надо бы искупаться сегодня. Смотри, какая погода хорошая! Да и вообще, придумать бы чего-нибудь... а ты с этим лысым.

– Ты ищи и думай, это не мешает... Давай в эту сторону, я – в ту... Если... Ленку встретишь, подключи ее. Она пацана знает, тоже из детдома.


Вожатая младшего отряда Лена, со своими октябрятами устроилась в тенечке, под деревом. Лена сказку читает, а ребята сидят тихо и слушают. Сказка была для них вполне интересной, называлась «Морозко».

Леха Бойко и походку сразу сменил, когда Лену увидел. (Случайно наткнулся?) Подошел, послушал немного про падчерицу, да злую мачеху. Лена его заметила.

– Слушаются они тебя, – робко начал разговор Леха.

– Да, слушаются, – холодно ответила Лена, но книгу закрыла.

– А у Петьки Моха, из третьего отряда, все разбежались! Гоняется, бедный, по всему лагерю за ними.

– И пусть гоняется, – чуть теплее ответила Лена. – Чего пришел?

– Я... это,.. спросить хотел. Куда паренек-то убежал? Который Потаповы яблоки...

– Не знаю. А зачем он тебе?

– Да Степан наш: найди, да найди. А где я его найду? Ты же, вроде, за ним пошла.

– Я к своим октябрятам пошла, они меня здесь ждали...

– Он вчера ночью приходил к нам, поговорить с Витькой Степаном о чем-то хотел... пацан-то... и сегодня вот пришел, а тут Потап...

– Не знаю, я, где он, – Лена вполне миролюбиво отвечала: – Мишка его зовут. А зачем приходил? – (Леха пожал плечами) – Он у нас из детдома два раза убегал... Надо его найти!

Лена встала:

– Почитай ребятам книгу, я своих предупрежу, найдут. – И ребятам октябрятам: – Ребята, Алексей вам почитает, слушайтесь его.

– Спасибо, Лена, – поблагодарил заранее Леха.

– Чего, спасибо-то, – пожала плечами Лена и побежала.

– Да, это я так... – и раскрыл книгу: «В некотором царстве, в некотором государстве...»


Витька Степанов нашел мальчишку на пруду. Сидел тот на берегу, на воду глядел, прутком на песке узоры рисовал...

Витька перемахнул через забор. Мальчишка услышал, оглянулся. И опять равнодушно уставился на воду.

– А я тебя по всему лагерю ищу, а ты здесь дисциплину нарушаешь!

Мальчишка не ответил, Витька сел тоже на бережок.

– Как зовут-то? – примирительно спросил Степанов.

– Никак не зовут, буркнул пацан по имени Мишка Коржунов.

– А ночью чего приходил? – попытался улыбнуться Витька.

– Приходил, и больше не приду.

Таким образом поговорили и помолчали.

– А правильно ты потаповские яблоки в земле извалял. Я видел... Да ты его не бойся, забрала домой его маманя.

– Я и не боюсь, хоть бы и не забрала, – уже спокойно ответил.

Снова помолчали.

– Слушай, ты знаешь Ломоносова из третьего отряда?

– Знаю. Он наш. Тоже из детдома.

– А чего у него такая интересная фамилия?

Немного оживился Мишка:

– Его подкинули зимой в кочегарку, потому что там тепло. Ну вот, приходит кочегар к себе, а на топчане сидит ребенок и три рубля рвет на кусочки. Это он заначку кочегарову нашел. Ну, тот видит такое дело, и говорит: «Ломоносовым будешь. Тайны природы открывать станешь, если мою тайну сразу раскрыл». У мальчишки были фамилия и имя на бумажке написаны, так кочегар ту бумажку сразу в топку выбросил. Это он специально так. Ему за это попало здорово. А дед, знай, одно твердит: «Нечего фамилию плохих людей ему иметь. Я из-за них, можно сказать, понес убытки». Так и настоял, чтоб фамилию Ломоносов оставили. Хороший был дед. Умер давно уже, а все его помнят... – Мишка после такой длинной речи снова уставился на землю.

– Я что-то не пойму, как это – подкинули?

– А очень просто: взяли, и подкинули. Мешал, значит, или не нужен был.

– Что же и всех... и тебя... это, тоже?

– Да нет, подкидывают редко...

– А как же тогда? Где же мать... там... отец. Нету что ли?

– У кого ж нету, у него и есть.

Мишка прямо посмотрел на Витьку, решаясь на что-то важное.

– Почти у всех, конечно, есть. Только вот, где они?

– А, у...

Витька замялся... Наверное, в каждом человеке заложено такое чувство – тактичность. Какой-то ключик, который вдруг что-то закрывает, чтобы не причинить боль другому. И чем раньше такой ключик начинает действовать, тем быстрее человек становится взрослым...

– А, у... вас всегда так стригут – наголо?

– Не всегда. Только летом... У нас заведующая – ведьма. Заставляет.

– Мишка понял, о чем хотел спросить его Витька.

– У меня отец есть, только он далеко, на севере. Да и мать есть. Они развелись, когда я еще маленький был. Потом мать лишили материнства. Ненавижу ее. Шлюха! – Мишка со злостью бросил прутик, которым чертил узоры на земле. И помолчав, уже спокойно продолжал: – А отца я даже не помню. Но я знаю где он. Я писал ему. Он ответил один раз и все. Правда это давно было. А теперь он больше не пишет. Знаешь, зачем я про печать спрашивал? – и вплотную приблизившись к Степанову, продолжал: – Давай напишем письмо начальнику отца: директор, то есть ты, требуешь прибыть Коржунову Ивану Николаевичу – это отец мой – и забрать сына, меня, значит. И чтоб печать была. Тогда его пошлют, и он приедет...

Витька молчал...

– Вить, помоги мне, а? Может и не забрать, а только повидаться отпустят, а я его уговорю сам... Меня Мишка зовут.

Витька еще помолчал. Не просто помолчал, а как старший, в то же время не в силах сразу разобраться в таком сложном деле... Он положил руку на плечо Мишки и как одиннадцатилетний спросил:

– А ты взрослым кому-нибудь говорил об этом... Я даже и не знаю.

Еще поближе придвинулся Мишка. Рука старшего на плече, может быть впервые вместе думающего о столь сокровенно его мечте:

– Нет, не говорил. Да и бестолку говорить. Я из дома хотел отправить, не разрешили. Сказали, он сам не хочет ехать, коль знает, где я. А может, его с работы не отпускают? Может же такое быть?


Лена не стала подходить к ребятам. Достаточно того, что Мишка нашелся, а чего мешать серьезному разговору? Лена потихоньку отошла от забора, а потом побежала делать «отбой» поискам Мишки.

Пробежала Лена по лагерю, каких чудес не насмотрелась!

...Ломоносов чего-то конструирует.

...Поэт на сцене клуба репетирует с ребятами.

...Шестой отряд елку наряжает, что около корпуса растет.


Лена издалека заслушалась сказкой, которую рассказывал Алексей Бойко ее октябрятам.

Рассказывал Леха своими словами, с выражением и страстью. Содержание имело детективный характер:

– План последней операции Мария разработала сама, без согласия с центром – связи последнее время не было. Вообще, последнее время Мария работала одна, надеясь лишь на находчивость и интуицию. Новые ценнейшие сведения Мария обязана передавать своим людям! Но как это сделать? Визы выездной – разрешения на выезд – нет. Да, что виза? Мария даже не знала, где она находится, в какой стране... План был прост! Образно говоря, на плечах врага въехать на родину. Риск, правда, был велик! И случилось непредвиденное, то, чего больше всего опасалась Мария... В нос ударил запах жженого теста – «новое химическое оружие», – подумала Мари... Там, за решеткой была воля! Мария потрогала решетки – это ведь тоже придумала она! Для маскировки... Ах, какой план срывался! Как же она не предусмотрела такой мелочи? Провал! – мелькнуло снова в голове Марии... Если сегодня ее расшифруют, все, больше такого случая не предвидится. Меньше всего Мария думала о себе в этот момент! Люди, миллионы людей не узнают ее историю! И вдруг Марию осенило: есть еще шанс! Последний шанс...

Леха сделал паузу, а октябрятки глазенки вытаращили и ротики пооткрывали от страха и волнения. Закончил Леха детектив так:

– ...Машенька сложила ладошки рупором и крикнула: «Не садись на пенек, не ешь пирожок! Неси бабушке, неси дедушке. Высоко сижу, далеко гляжу!» Знаете такую сказку? Ну, вот, а вы боялись.

Лена засмеялась. Подошла.

Леха засмущался опять, покраснел. И чего это он при Лене ведет себя, как первоклассник?!

– А ты артист! Сам, что ли придумал?

– В книжке прочитал, – протянул Леха «Русские народные сказки».

– А что это за решетки у тебя?

– Медведь в коробе Машеньку нес, а короб из прутьев, наверное... Нашелся? – спросил Леха, имея в виду Мишку.

– Его Степанов твой раньше нашел. Сидят, разговаривают...

Леха потоптался еще на месте.

– Ну, я пошел, – то ли спросил, то ли факт констатировал Леха.

– Ну, иди, – Лена улыбнулась и сообщила на прощанье: – А мне вчера такая большая лягушка досталась! В кровати-то. Жаба, наверное!

– А я в твою кровать не подкладывал, – искренне удивленно признался Леха.

Лена засмеялась кокетливо и весело:

– Я так и знала, что это ты со Степановым.

Заалел Леха. И куда лихачество Лехи-Лихана подевалось?

А Лена еще обидела:

– У нас, между прочим, ребята девочкам не лягушек – цветы подкладывают.

– Где это – у вас? – пристыженный дальше некуда, попробовал дерзить Леха.

– В детдоме, вот где «у нас», – Лена уже не улыбалась. – А вы, все как дети малые! Лягушки, оды сочиняете! Сережа, которого Поэтом все зовут, оду хвалебную сейчас сочиняет. «На день восшествия». Секретаршу придумали искать! В шестом отряде Новый год встречать собираются, елку наряжают...

– Новый год? – спросили октябрята.

– Я еще не слышал от этом, – оправдался Леха.

– Узнаешь сейчас... Настоящего чего-нибудь придумать не можете...

– А чего, настоящего-то? – Леха прищурился хитровато, но все равно робко выглядел. – Все равно это завтра будет ненастоящим... Хочешь, указ любой сочиним? Никто же не поверит...

– Вот-вот, только на указы и оды вас хватает...

Девочка-октябренок со сдвинутым набок бантиком подняла руку и встала, так как внимания на нее не обратили:

– Лена, можно я скажу?

– Что у тебя, Оксана? Говори, конечно.

– Ко мне мама два раза приезжала, и очень на директора ругалась, что от автобуса далеко обходить... Надо, где у нас дыра в заборе, сделать на том месте ворота, а где ворота – ничего не надо, – девочка села, как урок ответила!

Леха удивился очень даже, а Лена похвалила:

– Молодец, Оксана. Тебе пятерку надо поставить за отличную подсказку нашему... – осмотрела с ног до головы Алексея и нашла слово: – Нашему руководству.

– А может весь лагерь передвинуть к автобусной остановке? – не удержался, съехидничал Леха.

– Нет, корпуса вам, пожалуй, не сдвинуть, – с Лехиной интонацией ответила Лена. – А ворота? Чего там, ворота! – два столба вкопать. И мы помогли бы, если у вас сил нет! Правильно, ребята?

– Конечно, – ответили октябрята.

– Вы что это, серьезно? – уже не удивлялся Леха.

Встал стриженный наголо октябренок, вынул мизинец из носа и сообщил, картавя:

– А я знаю, где лопаты можно достать.


Витька Степанов поднялся:

– Ладно, я в обед поговорю с генералом, думаю, что даст нам печать. А потом и письмо сочиним.

– Да я уже давно написал. Вот оно! – Мишка извлек и кармана сильно помятый листочек, так много значивший в его маленькой жизни.

Степанов пробежал глазами по написанному, сложил аккуратно листок и поделился с Мишкой своей болячкой:

– А я, между прочим, с матерью живу. Отца тоже нет. Вообще-то он есть, конечно... – как близкому другу, рассказывал Степанов Виктор, перелезая через забор, на территорию вверенного ему на сегодня пионерского лагеря.


Леха потрогал железные прутья ворот: крепко стоят, красиво выглядят! Вывеска дугообразная «РАДУГА», читается с этой стороны как «АГУДАР». Будочка рядом для дежурных.

Еще раз покачал Леха столбы.

Потом Леха издалека посмотрел на ворота, от того места, где пионер гипсовый стоял. Леха посмотрел на ворота, на памятник обратил внимание... Нашел тут же, в кустах, палку длинную и прикрепил ее к руке памятника, поднятой в пионерском приветствии, получился пионер-копьеметатель. Леха полюбовался на свое произведение и сделал три твердых шага... Оглянулся. Вернулся. Палку в кусты забросил. Еще тверже зашагал. Побежал.



Вожатый шестого отряда, Саня-Магазин, нашел, наконец директора. С Мишкой тот шагал к своему кабинету.

– Товарищ директор, я вам ищу уже полчаса, наверное! Где ты шляешься?

– Прошу не грубить, товарищ вожатый шестого отряда! – та ответил Степанов, входя в роль директора. – Чего тебе, Магазин?

– Ну, правильно! Ему – не груби, а сам обзывается.

– Уговорил, не буду больше. Так чего тебе от директора надо, НЕМАГАЗИН?

Мишка засмеялся:

– А ты чего тут крутишься, подслушиваешь? – не обиделся Саня-Магазин.

– Это со мной! – объяснил присутствие Мишки Степанов.

– Со мной, со мной, – передразнил Саня протянул директору «заявление». – Вот тебе заявление, НЕСТЕПАН, прошу рассмотреть и подписать.

– «Утверждаю» – Читал вслух Степанов. – Заявление. Общее собрание шестого отряда решило не дожидаться зимы, а провести Новогодний праздник сегодня. Елка у нас есть, у корпуса растет. Просим внести соответствующие указания и объявить вселагерно: сегодня 31 декабря. В просьбе просим не отказывать. И подписи… – дочитал Степанов.

– Как думаешь, разрешить? – спросил он у Мишки.

– Вообще-то слабовата идейка, но для шестого отряда сойдет. Да, раз у них Новый год, пусть директору подарок приготовит!

– Михаил, ты растешь у меня на глазах! – похвалил Степанов. – Намек понял? – это он Саню спросил.

– Кстати, – возгордился Мишка, – с лягушками вы вчера тоже слабовато придумали. Старо.

– Но! Но! – предостерег Степанов, ты, мол говори, да не заговаривайся. Потом подумал и спросил: – Можешь лучше предложить?

– Могу! У нас в Доме старшие ребята…

– Так подпишешь? – перебил Саня.

– Какой ты быстрый! Тут подумать надо – простое ли дело, на полгода время передвинуть!

– Вот бюрократ! Мы и без подписи проведем!

– Без подписи – запрещаю! – сказал директор. – Пойдем к шестому отряду, посмотрим елку… А ты, Михаил, рассказывай, что там у вас в ДОМЕ…


Степанов дослушал предложение Мишки Коржунова на подступах к корпусу шестого отряда.

Шестой отряд – это ребятишки лет 7-8. елку они наряжали, не дожидаясь официальной подписи директора на заявление…


Мишкино предложение, видимо, понравилось Степанову. Не обращая внимания на елку, похвалил Коржунова:

– Молодец! Назначаю тебя главным консультантом по проведению операции… мгм… без названия. Главным исполнителем – Леху Бойко, он, бедный, с утра голову ломает в поисках настоящей идеи.

Теперь Степанов занялся елкой.

– Та-ак, – сказал он. – Ну и что?

В это время на горизонте показался Леха. Бежал он и призывно руками размахивал.

– Есть, есть! Придумал! – издалека порадовал он. – Вот тебе, товарищ директор идея! Надо, чтоб твое директорство запомнилось надолго?

– Рассказывай!

– Увековечим! – собрался Леха с мыслями, отдышался заодно: – Есть предложение перенести ворота, главный вход, на другую сторону, там, где плакатик около дыры в заборе «Вход с другой стороны».

Степанов посмотрел на Леху, как на ненормального. А Мишка выпалил:

– Вот это да!

– Интересно, – равнодушно заметил Саня Магазин.

Леха удивился непонятливости директора, тараторил:

– Ну подумай сам! Там и к автобусу близко, и вид на озеро, да и вообще… А ворота-то? Два столба всего выкопать!

– Погоди-ка, – перебил Саня. – Думаешь, Америку открыл? Так вот, раньше, лет десять назад, ворота и были на том месте, где ты предлагаешь.

– А зачем же их перенесли? – сник Леха.

– Тут все очень даже просто: когда «Огонек» построили, они себе асфальт проложили, а ВАША бедная фабрика своих средств не отыскала…

– Почему это – ваша бедная фабрика? – перебил уже Степанов.

– А потому, что мои родители не работают на трикотажной фабрике, в ведомстве которой находится лагерек…

– Да ладно тебе, ваша-наша. О воротах давай! – В свою очередь перебил Леха.

– А чего – о воротах? – Саня пожал плечами. – Ворота переставили к асфальту, и въезд, и вход получился… Дальше стало, зато бесплатно и современно.

– А ты откуда все это знаешь? – подозрительно спросил Степанов.

– Папа рассказывал. Он ко мне приезжал на машине, говорит, что очень удобно стало. – Поведал в заключение Саня. – Раньше тут брат старший отдыхал.

– Удобно ему! Не у всех же машины, – наступал Леха.

– Вот-вот, не у всех. И если ваши родители не могут машины купить, то и асфальт им свой не нужен, – Саня говорил свысока.

– А за это, Магазин, можешь схлопотать, – предупредил Степанов.

– А чего? Пожалуйста, переносите! У папы теперь «Нива». Где хочешь проедет, в любой дождь…

Мишка загорелся:

– Правильно, Вить, надо перенести! Вот в родительский день обрадуются! А кто первый раз сюда приезжает, прямо с остановки увидит – «Радуга».

Саня Магазин засмеялся:

– Во, дает! Можно подумать, что к нему родители каждый день приезжают! Чего тебе-то о воротах голову ломать.


А рядом шестой отряд наряжал елку. Шаров и всяческих гирлянд не было. Наряжали, как в старые времена, изделиями рук своих: кораблики бумажные, ракеты, картинки, бумажные зверюшки. Правда, конфеты, печенье и яблоки на елке присутствовали.


Мишка насупился.

Степанов, наверное, застыдился Саниного смеха.

А Леха, вроде бы, только что и заметил Мишку:

– А я тебя же всему лагерю ищу, – попытался он сгладить надвигающийся конфликт.

– Ко мне приедут! Понял ты, приедут!

Саня был догадливым. Он понял, что ляпнул что-то не то, тем более и Степанов на него волком смотрел.

– Иди-ка ты, Магазин, хороводы устраивай… Пойдем, Леха, покажешь, где раньше ворота были, – Степанов положил руку Мишке на плечо. – Нам поможешь.

– Да, чего вы! Если я что-то не так сказал, извините! Я тоже делом хочу заняться. И я с вами, – попросился Саня – Ну, ребят?

– Как, Миш, возьмем этого владельца родителей и «Нивы»?

Мишка засмеялся:

– А мне-то что? Пусть идет.


Был обыкновенный деревянный забор. В заборе – дыра. За забором кусты росли и колышек стоял с плакатом: «Вход с другой стороны». Из дыры видно было и озеро, и дорогу за озером, где автобус катился.

Осмотрели все внимательно и стой стороны забора, и с внутренней, в ходе осмотра загораясь все больше идеей перестановки ворот.

– Так, – подвел итог Степанов. – Надо срочно собрать первый отряд.

Шли уже вглубь лагеря. Леха подсказал:

– Все из первого отряда сейчас в клубе, чего-то с Поэтом репетируют.


Серега Поэт прервал репетицию, завидев Степанова со свитой.

– Чем занимается первый отряд? – строго спросил директор.

– Как, чем? – удивился Поэт. – Ты же приказал оду сочинить, вот мы и репетируем.

– Любопытно, – сказал Степанов, – очень нужное дело, но придется прерваться до обеда.

– Да забудут же все до обеда! – Поэт показал на хор.

– Если забудут, тогда и одна не нужна, – торопил Леха.

– А чем прикажете заниматься, ваши величества? – поинтересовался Поэт.

– Копать будем! – обрадовал Степанов. – И закапывать.

– Ваши приказания, товарищ директор, всегда отличались предельной лаконичностью и доходчивостью, и, прежде чем задать несколько вопросов по поводу вашего четкого приказа, разрешите показать начало сочиненного?

– Красиво говорит! – позавидовал Мишка.

– Прежде чем разрешить, разрешите спросить? – с той же витиеватостью начал Степанов. – Где остальные мои подданные из первого отряда?

– Они сегодня почти все на должностях, – напомнил Поэт.

Степанов с Лехой переглянулись. Леха поторопил:

– Давай, Поэт, показывай! А мы пока придумаем что-нибудь…

– А чего тут думать? Объявить, чтобы старшие отряды собрались. Через радиоузел, – придумал Степанов. – Давай, Поэт, только быстро!


Поэт вышел на край сцены, объявил торжественно:

– Опера! Написанная мною, – потряс блокнотиком, – под впечатлением.., принуждение… – замялся.

– Ближе к делу! – приказал Леха.

– Посвящается восшествию на один день на вселагерный престол директора Степанова, в простонародии – Степана, и старшего пионервожатого Бойка, по-нашему – Лехи-Лихана.

Присутствующие захлопали сдержанно, а Степанов властно кивнул: «Начинайте».

Барабанщик начал отсчитывать на пионерском барабане ритм три четверти, вальс. По знаку Поэта вступил первый из хора – как можно низко забубнил на одной ноте, в том же ритме:

– Витька Степан – Бойко Лихан. Витька Степан – Бойко Лихан. Вступил второй из хора, на терцию выше – тот же текст; третий – еще выше, четвертый – самый высокий голос… Образовался красивый аккорд.

Итак, хор продолжает красивый аккорд из имен начальников, а Поэт соло запел. С большим выражением запел: «То березка, то рябинка, куст ракиты над рекой. Наш Степан на век любимый, где найдешь еще такой!», придерживаясь мотива известной песни.

Пропев указанные выше слова, Поэт дал знак хору: хор постепенно замолчал. Поэт сообщил зрителям:

– Все, пока.

– Впечатляет? – спросил у всех директор.

– По-моему впечатляет, – ответил Бойко. – И меня упомянул!

– В партии хора слова слишком заковыристые, – дал свое заключение Саня Магазин. – Можно подумать, что ты Степана-генерала, того, что на пруду сейчас, возвеличиваешь.

– Я тоже так думаю, с такой одой-оперой в историю не войдешь, – директор поднялся.

– А мне понравилось! – признался Мишка, – спиши мотив, – попросил он Поэта.

Обиженный холодным приемом оперы, Поэт не удостоил его вниманием, ответил директору:

– У тебя, Степанов, имя с фамилией не рифмуются.

– Потом досочиняешь, а сейчас – за работу! Каждому хористу по лопате и – вперед! Историю делать!

Хористы и Поэт ничего не поняли и очень удивились. Тогда Степанов произнес речь:

– Труд создал человека, и в историю можно войти единственным путем – работая, не щадя живота своего!.. А потом уже и оды можно сочинять.

Мишка захлопал, а хористы все равно ничего не поняли из этой патетической речи.

– Вот, единственный, кто меня понимает, – хлопнул Мишку по плечу. – А сейчас – всем на линейку!


Над лагерем звенело:

«Внимание, внимание! Мальчишкам старших отрядов собраться у флага лагеря. Повторяю…»


– А нам идти, Степан Петрович?

Степан Петрович подумал немного и сказал:

– Мы же с вами не мальчишки, Виктор Викторович…

– А я думаю, надо сходить, посмотреть. Повод, благо, есть. – Алла Ивановна хотела уже собираться.

Вожатый-провожатый осмотрел Аллу Ивановну, сказал:

– При наличии абстрактного мышления, про Степана Петровича еще можно сказать, что он относительно… мгм… мальчишка. А о вас, Алла Ивановна, такого сказать, – увы!

– А вы, – Алла Ивановна вспыхнула, – мальчишка и есть, без всякого такого мышления… Там, – Алла Ивановна остыла, показала рукой в сторону лагеря, – там, может, они весь лагерь вверх ногами собираются поставить, а вам все шуточки.


Собрание мальчишек у флага лагеря кончилось. Собрание смахивало на митинг – Витька Степанов с трибуны ораторствовал, а остальные гурьбой стояли подле.

Похлопали, когда речь Степанов закончил.

– За работу! – сказал еще раз Степанов, сходя с трибуны.

Народ оживленно стал расходиться. Половина мальчишек в одну сторону, другая половина – в другую.

К Степанову подбежал Ломоносов:

– Степанов, надо учесть возможность вмешательства нулевого отряда. Когда сделаем, пусть вмешиваются, а сейчас нужна конспирация и дежурство у забора организовать, чтобы… В общем, мне надо человек десять, и из любого отряда. Я все продумал.

– Саня, – позвал Степанов. – Магази-и-н! Ты со своим отрядом поступаешь в распоряжение… как тебя? Микрофона! Вопросы есть? Елку отставить, до после обеда. Новый год будет позже.


Ломоносов проводил инструктаж шестого отряда.

– Ты, Саня, (Магазин) залезай на дерево, с которого видно нашего генерала с его нулевым отрядом, а остальные – цепочкой растянуться до радиоузла. Чуть что – передавайте радисту объявление какое-нибудь, чтобы и наши поняли, и тех, на пруду, задержать…

Ломоносов еще добавил:

– Делай, как старшая наша, Алка: увидит какое нарушение, сразу на весь лагерь: «Вожатый первого отряда, двое ваших ребят направляются к дачам», – передразнил он громкоговорители. – Чтоб все слышали…


Алла Ивановна жаловалась:

– Что-то подозрительная тишина в лагере!

– Перед бурей, – заметил один из вожатых.

– О нас совсем забыл! Хоть бы посоветоваться кто пришел; мало ли, какие вопросы у них возникнут… Мы бы подсказали, – помечтала Алла Ивановна.

Ей никто не ответил. Тогда Алла Ивановна взяла надувной матрасик, на котором лежала, и направилась с ним к воде, сообщив предварительно:

– Пойду на воду, вода успокаивает…


Саня Магазин с дерева наблюдал за обстановкой на пруду.

Под этим деревом, чуть в стороне, стоял первый в цепи «передатчиков». Истомился, бедняга, от безделья:

– Сань, – шепнул он вверх, – давай чего-нибудь передадим!

Саня показал ему ладонью: все в порядке, не переживай и молчи. Потом он приложил ладонь ко лбу, (как козырек) для лучшего обзора, и увидел, как Алла Ивановна, нехотя шевеля кистями рук медленно уплывала дальше и дальше от берега. Не выдержал Саня:

– Передайте в радиоузел: Алла Ивановна, не заплывайте далеко, это опасно!

Пошла по цепи команда. Первый – второму, второй – третьему… Многоваттные громкоговорители почти без искажений донесли объявление-предупреждение до пруда… «это страшно!» (Правильно было – опасно).

Алла Ивановна от неожиданности чуть не перевернулась на своем матрасике надувном.

Саня Магазин:

– Вожатый нулевого отряда, следите за дисциплиной!

Что динамикам? И это передали.

Степан Петрович сказал громко для Аллы Ивановны:

– Ну, вот! А вы говорили, что забыли они о нас.

Саня Магазин это услышал.

«Не забыли, не забыли, не забыли!» – пошло по цепи. «Не забыли!» – вещало громко над лагерем и окрестностью.

Саня от радости за произведенный эффект, чуть сучок не отпустил, за который держался.

– Ой! – воскликнул он шепотом.

«Ой! Ой! Ой!» – понеслось по цепи.

– Это не надо! – кричал Саня.

«Не надо. На надо. Не надо.» – как эхо вторила цепь передатчиков команды Сани Магазина.


Гипсовый пионер казался беспризорным. Вернее, не беспризорным, а беззащитным. Раньше он вывеску приветствовал, крашенные ворота…

Ну, как, если бы его в поле чистом поставили! – Одним словом, без ворот пионер не смотрелся.

Витька Степанов осмотрел то место, где были ворота. Незаконченность, необъяснимая словами. Ну, нет ворот, и забора в этом месте нет. Неуютно как-то. Чего-то не хватало…

Прибежал Мишка Коржунов, принес колышек с табличкой: «Вход с другой стороны». Воткнул Витька посредине «ничего» плакатик – все стало на свои места: если посмотреть чуть-чуть пониже плакатика на гипсового пионера, то очень даже хорошо получилось, потому что пионер своей приветственной рукой как бы показывал на «вход с другой стороны».

Загорелые, отдохнувшие, полные нетерпеливого любопытства и энтузиазма, Степан Петрович и его отряд готовились к посещению лагеря – приближался обед.

И у пошли было, как динамики их предупредили:

«Внимание, всем! Отныне и навсегда! Вход в пионерский лагерь «Радуга» с западной стороны от водоема. Вожатый нулевого отряда, для вас отдельно напоминаем: вход в лагерь, где дыра в заборе раньше была… Повторяю…»

Степан Петрович поправил шляпу, выдохнул глубоко, вдохнул, как перед нырянием, и сделала «левое плечо вперед».











ЧАСТЬ ВТОРАЯ



Кстати и посмотрим, как переносили ворота к новому месту назначения. А переносили их так:

Во-первых, выкапывали. Во-вторых, одновременно, раскачивали в разные стороны. Много народа собралось – выкопали. Разобрали по частям.

Плыла по-над лагерем дугообразная «РАДУГ» и буква «А» отдельно плыла, потому что буква «А» отвалилась, когда ворота выдернули и уронили нечаянно.

Приплыла вывеска к новому мосту. Положили ее аккуратно на траву, буква «Д» отвалилась. Стали буквы прилаживать, и ямы копать. Здесь работали более организованно, без лишней суеты и молча, потому что там, за забором и за кустами, в метрах, примерно, трехстах, Степан Петрович со своим отрядом отдыхал.

А Саня Магазин с дерева следил за нулевым отрядом и за установкой ворот. Это по его команде из радиоузла передали:

«Специально для нулевого отряда напоминаем: вход в лагерь, где дыра раньше в заборе была. Повторяю…»

Степан Петрович сделал – левое плечо вперед.

Картина, представшая перед глазами директора (простите, пока еще – вожатого нулевого отряда) была более чем удивительная! Да и весь «отряд» в шоке… На месте дыры в заборе и вывески: «Вход с другой стороны», стояли широкие ворота с дугообразной вывеской, подтверждающей, что: это есть пионерский лагерь «Радуга». Те самые ворота, которые еще утром стояли с западной стороны лагеря…

Это нам хорошо – мы же знали о намерении мальчишек, а каково Степану Петровичу? Или Алле Ивановне, например?

Немая сцена выявила отношение присутствующих к новшеству:

Степан Петрович сказал: «Да!»; Алла Ивановна от удивления широко открыла глаза, ладонями держалась за свои щеки; молодцы вожатые – не все равно, но молчали; физрук нарушил молчание:

– А что? В конце концов, они тут раньше и были! Расчистим здесь от кустарника и мусор уберем… Тем более, что родители сюда тропу проложили. Да и вообще – развел руками в стороны, имея в виду красивость.

– Перестройка! – весело добавил вожатый-провожатый, чем вызвал недовольный взгляд Аллы Ивановны.

– М-да! – сказал Степан Петрович и открыл ворота.

…Были протоптаны две тропинки-аллеи, флаги самодельные вдоль аллей развевались. А посредине такой торжественности стоял Мишка Коржунов. Стоял в позе того, приветливого и гипсового. Что у этих ворот навечно поставлен там Памятник. Мишка улыбался и глядел в светлую даль, как подлинник.

Остановился нулевой отряд. Глядели остолбенело на Мишку.

– Миша, ты что тут делаешь? – одна из вожатых признала Коржунова.

– Я – памятник, – сказал Мишка, продолжая улыбаться и не меняя позы. Добавил еще, моргнув два раза: – Того, настоящего не успели выкопать.

Мишка чуть-чуть покачал согнутой в пионерском приветствии рукой, предварительно согнув четыре пальца, а большой палец оттопырил. В общем показал куда-то за спину.

Степан Петрович сказал:

– Надо бы серебрянкой помазать, тогда вообще здоровско получится.

«Памятник» очень удивился.

– Да где ж ее взять-то? – Мишка развел руки, потоптался на месте. – Я думал об этом…

– Марш в столовую, – скомандовал Степан Петрович и добавил остальным: – Про ворота ничего не говорить! У нас все в порядке, ничего не случилось. Я сам разберусь.


У столовой встретились «нулевой» отряд и лагерь. Встреча произошла в теплой и дружеской обстановке.

Как сто лет не виделись!

– Ну как там у вас?

– У нас нормально! А у вас?

– Ну и слава богу! После обеда погорим.

Лишь Витька Степанов доложил директору:

– Степан Петрович! В лагере никаких происшествий. Все в полном порядке.

– Никаких, говоришь? Подожди-ка, уточним кое-что!

– После обеда, Степан Петрович! Есть очень хочется. Пойдемте попробуем, что там наши наготовили.


…Обедали. За отдельным столом сидели Степан Петрович, старшая пионервожатая. К ним повар подсел, жаловался, помогая перевязанным указательным пальцем:

– Если не заберете помощников с кухни, я не гарантирую, что после ужина все живы останутся. Из питающихся. Отравят ребят мои помогалы.

– Что уж вы так-то? Ведь вот суп, вроде вкусный получился, по-моему.

Алла Ивановна мельком взглянула на Степана Петровича.

«Не повезло мне с директором!» – читалось во взгляде Аллы Ивановны.

– Это случайно, – продолжал повар. – Благодаря моей бдительности и бдительности других поваров. Суп вкусный? А вы попробуйте второе! Они же в картошку кисель вылили. Хорошо размешать не успели. Часть картошки удалось спасти, хотя киселем все равно отдает. А кисель пришлось новый срочно варить.

– Зачем же они его туда вылили?

– А кто из знает? Говорят, что не канителиться. Сразу и второе и третье.

Из-за стойки, отделяющей кухню от обеденного зала, смотрели в зал трое ребят в белых халатах и белых больших колпаках. Изредка, по очереди выкрикивая:

– Добавка кому? Подходи за добавкой!

Повар продолжал:

– Я их попросил, киньте, говорю, соли горстку в суп, так все трое норовят по горстке бросить. И не по одной. Все говорят, что я первый взял, а коль у взял, так надо обязательно посолить.

– По-моему, они и кисель в суп налили. Сладит что-то, – старшая пионервожатая не разделяла мнение директора о вкусе супа.

– Да нет. Это они когда, наконец, пересолили суп, бросая по горстке (каждый должен последним посолить!) сахару туда бросили пачку. Успел выловить! Избавьте меня, ради Христа! Мне три года до пенсии осталось…

– Впрочем, одного можно оставить. Вот того, крайнего слева. Он хоть продукт понапрасну не тратит и глазки из картошки умеет выковыривать…

Тот, что крайний слева зазывал к себе народ:

– Подходи! Добавки кому!

От усердия вспотел. Снял колпак, вытер стриженую голову.

Народу обед нравился. Подходили.

Леха и Витька сидели, конечно же, за одним столом.

– Что-то я сегодня как есть хочу? Вроде и время с утра пролетело незаметно совсем! Как час один прошел!

– У меня время тоже быстро прошло. Странно, о воротах молчат, – Витька вылавливал что-то из киселя. – Во мастера! Смотри, лаврушку в кисель положили!

Вынул листок ложкой и приготовился было выпить, но сзади его руку с киселем попридержали.

– Киселек попрошу мне.

Так сказал Поэт и протянул руку за кисельком. Степанов на него угрожающе посмотрел.

– Вчера вечером, – напомнил Поэт, кто-то спорил, что директором буду я… Я бы, конечно, мог добавки попросить, но… директорского хочется!

Степанов вспомнил. Из ложки кинул в стакан лаврушку, там же выловленную:

– Подавись!

А Леха Бойко быстренько выпил свой кисель, вытер губы ладошкой и сказал:

– Виноват… – это для Степанова, и для Поэта, который с наслаждение допивал стакан: – Никакого уважения! А еще стихи сочиняет.


Лаврушка в киселе так же попалась и Степану Петровичу. С удивлением вытащил изо рта листок, оглядел его внимательно со всех сторон и пожалел повара:

– Уговорили! Помощников от вас уберем.


Так, за разговорами и обед прошел. Пообедали, расходиться стали.


Витька Степанов поджидал директора у столовой.

Юный радиолюбитель, изобретатель Ломоносов напомнил ему проходя:

– Приходи на испытание «антихрапина». В тихий час попробуем, у меня все готово.

– Обязательно приду. Задерусь немного, может. Начинайте пока без меня.

Наконец пообедал директор.

– Степан Петрович! Я вас жду, поговорить с вами надо.

– Очень хорошо. И мне с тобой желательно потолковать. Ну какие трудности? Хотя лучше пойдем в кабинет. Там и побеседуем.


А на крылечке стоял Мишка Коржунов. Смотрел издалека на Степанова. Степанов ему подморгнул. Мол, не переживай, я все помню и сделаю.

Мишка проводил взглядом двух директоров, сделал через перила сальто, но на ногах не удержался. Посмотрел, с какой высоты он летел, сказал: «Вот это да!», и шмыгнул носом.


А к директору в кабинет заходить не стали. Постояли около домика, оживленно беседуя, и пошли, вдруг, посмотреть то место, где ворота утром были. Это Степан Петрович передумал заходить в кабинет, это он вспомнил..., поэтому и – вдруг.


Поэт, глядя от своего корпуса, угадал, куда направляется начальство:

– Повел! – сообщил он своему отряду. Всплакнул: – Прощай, наш дорогой товарищ. – И вытер якобы слезу.

Пришли на то место.

…Теперь Степан Петрович осмотрел внимательно «ничего» и табличку «вход с другой стороны».

Подъехал РАФ с вывеской на стекле «ОГОНЕК п/л. Из машины вышел представительный мужчина:

– Здравствуйте, Степан Петрович! Что это у вас? Забор новый хотите ставить? Давно пора!

– Здравствуйте, сосед! Да уж, чем мы хуже вас…

– Ну-ну! – сказал представительный из «Огонька» и, залезая в машину, предложил: – Кстати, я могу помочь блоки достать, такие же, как у нас… Правда, дороговато, но хоть фасад настоящий сделаете, не будет такого контраста!

Показал из машины свой железобетонный забор из красных ажурных блоков, и на забор «Радуги», местами деревянный, а кое-где из проволочной сетки.

– Спасибо, Игорь Борисович, по поводу блоков и к вам зайду… Тут еще надо выяснить, где у нас фасад…

Представительный Игорь Борисович сел в машину, захлопнул дверцу, вновь открыл, спросил, как бы меду прочим:

– А где же строители? Смотрю, ворота сняли и не видать никого.

– У них сейчас, – Степан Петрович посмотрел на часы, – тихий час у строителей наших.


В спальне у мальчишек третьего отряда готовили к эксперименту Кольку Мишина. Надели на голову приспособление наподобие шлемофона, только микрофон великоват – в пол-лица примерно. На тумбочке – усилитель. От него провода к Колькиной голове. Изобретатель включил питание и сказал: «Спи теперь крепко, дорогой друг». Колька закрыл глаза. Пар двадцать открытых глаз – вся спальня – не мигая смотрели на Кольку. Устроились кто на чем, вокруг Колькиной кровати… Ждали… Вдруг Колька негромко кашлянул и тут же вскрикнул: «Ой». И резко сбросил с головы всю аппаратуру.

– Ты чего это?

– Чего, чего? Попробуйте сами. Я тихонько покашлял, а в ушах гром. Я ойкнул, да так, что уши заболели.

– Это дело поправимо. Видимо, велик уровень усиления. Уберем сейчас.

Изобретатель на себя одел «шлемофон» и принялся выставлять нужный уровень, тихонько приговаривая: «Один, раз, один, два, раз, один…»

– Теперь нормально. Одевай и спи быстро.

– Уснешь тут! Уставились на меня все. Как в зоопарке, – ворчал Колька, пока еще не одевая наушники: – Ладно, попробую. А вы все смотрите на меня и мысленно говорите: «Спи. Спи». Внушайте, значит, мне сон, – Колька замолчал и лег.

На голове вновь «шлемофон». Примерно, двадцать пар глаз внушали «Спи-и». Некоторые вслух.


Теперь осматривали ворота а новом месте.

– Хорошо быть директором на один день! Раз – и ворота перенес, а мне потом целый год всякие бумаги по изменению проекта сочинять да утверждать!

Степан Петрович весело посмотрел на Степанова:

– Ну что мне теперь прикажешь делать? Сейчас зайдем в кабинет, я тебе покажу папку с бумагами – переписку с различными инстанциями, сметы, проект дороги в этом месте, между прочим. Я уже два года занимаюсь этим вопросом, а ты в день все устроил… Единственная беда – денег нам на дорогу асфальтированную не дают.

– А зачем – асфальтовую? Люди и так тут ходят…

– Ладно, хватит об этом. Разберемся постепенно… Что у тебя за вопрос в глазах светится?

Степанов достал из кармана Мишкино письмо, протянул директору.


В директорском кабинете продолжался разговор.

– Так, значит, Мишка Коржунов, говоришь? Сейчас посмотрим. У меня кой-какие данные на ребят из детдома есть, – Степан Петрович открыл свой большой сейф, и пока искал там нужную бумагу, сообщил, как бы между прочим:

– Кстати, тут где-то у меня есть папочка любопытная…

Степанов заерзал на стуле.

– Ага, вот о детдомовцах, – и как бы забыв о «любопытной папочке», стал читать некоторые места вслух.

– «Михаил Иванович Коржунов… Тысяча девятьсот такого-то года рождения… Дважды убегал из детдома, снимали с поезда…» К отцу, наверное.

Степан Петрович закрыл папку, задумался. Попросил у Витьки:

– Дай-ка мне еще раз письмо его посмотреть.

Прочитал еще раз письмо Мишкино.

– И откуда такая любовь к отцу? Ведь судя по документам, он его и не помнит совсем.

– Да они же переписывались, Степан Петрович!

– Да что там – переписывались! Вот бы все к своим родителям так рвались! А то наоборот, норовят побыстрее отделиться. Одни хотят жить.

Степан Петрович говорил с Витькой вполне как с равным и очень серьезно. И глаза не как всегда командирские и директорские – в них была грусть.

Помолчали немного…

– Я понимаю, Степан Петрович, что печать наша тут не поможет, но давайте все же отправим письмо. Мишка успокоится. Надежда у него на вас.

– Хорошо, Степанов! Я напишу такое письмо. От себя и всех ребят лагеря. И печать обязательно поставлю. Хотя, будь моя воля, я бы таким родителям на лбу всем по печати поставил. Может подумали бы другие… Значит можешь передать Коржунову, что письмо я напишу. А это, письмо, с твоего разрешения, я оставлю себе. Хочу показать кое-чьим детям… Хотя, у тех детей уже свои дети есть… Ну да ладно! Раскисать нам с тобой по долгу службы не положено. Давай рассказывай, что еще натворили?

– Ничего… почти не натворили.

– Ну и хорошо! – согласился Степан Петрович, и вновь вспомнил о любопытной папочке.

– Ну надо же, на самом видном месте оставил!

Папка «Дело» лежала на сейфе.

– Тут все записки о ваших нарушениях, – говорил директор, развязывая тесемочки на папке. – Это уж я потом в книгу знаменитую все переносил… Впрочем, зачем я тебе все это рассказываю, не знаешь?

– Догадываюсь…

Степан Петрович заглянул в папку, улыбнулся:

– Первый раз ты правду сказал, не выкручивался! – и вновь завязывая папку, серьезно спросил: – А теперь расскажи мне, пожалуйста, что тут у вас с Потаповым произошло?

И положил папку вновь на сейф.


Следствие вела так же и Алла Ивановна. В пионерской комнате она у Лехи Бойко допытывалась:

– А кто эта девочка, что гостинцы топтала?

Леха молчал, смотрел в окно. Была ему видна разряженная новогодняя елка: стола та у шестого корпуса, праздника ждала…

Леха улыбнулся – какую-то рожицу из бумаги на елке увидел.

…Лучше не слышать, что ему по этому поводу высказала Алла Ивановна. Потому что громко очень для времени тихого часа.


Степан Петрович поднялся:

– Что ж, если ты считаешь, что ничего противозаконного… Ты – директор! Пойдем, теперь по палатам пройдемся, посмотрим, как в тихий час ребята ведут себя с новыми вожатыми.

«Дело» так и осталось на сейфе.


В первом домике – четвертый отряд – никто не спал. Мишка Коржунов показывал новую песню: сложил шалашиком руки над головой, ноги по-турецки скрестил, пел громко песню, услышанную вчера в старшем отряде:

– «А чукча в чуме ждет рассвета, а рассвет приходит летом…!

Директоров не заметили.

– Кто вожатый? – громко рявкнул Степан Петрович.

Ребята быстренько разбежались по своим кроватям. «Петька Мохов», – кто-то ответил из кровати.

– Где он?

– В своем отряде.

– Ясно. Всем спать, а потом будете наказаны. Я подумаю, как вас наказать.

Во время этого диалога, Степанов, из-за спины Степана Петровича показал Мишке: все нормально! Про письмо-то. (Степанов, якобы пописал по воздуху, показал пальцем на Мишку, потом на Степана Петровича. И оттопырил большой палец – все хорошо!)

Мишка его понял. Улыбнулся он сначала, а потом одеяло на лицо натянул и… затих, как замер.


В другой спальне примерно то же самое, только без песен. И разговор такой же.


…По дороге в третью палату Степан Петрович недовольно поучал Витьку:

– Все же не можете вы по-хорошему! В таких мелочах вам кнут нужен! И что это я за тебя командую, кричу тут? Ты директор, вот и давай сам, а я посмотрю.

За дверью третьей палаты удивительная тишина. Степан Петрович шепотом похвалил ребят за дверью:

– Вот видишь, можно же, если захотеть?

Тихонько открыли дверь. Заглянули.

Это была та самая спальня, где проходили испытания «антихрапина». По-прежнему все стояли вокруг кровати Кольки Минина. Оба директора сначала ничего не поняли.

Следуя заветам главного директора, Витька громко крикнул:

– Кто вожатый?

Все вздрогнули от неожиданности и уставились на делегацию директоров.

– Я вожатый! Вить, тебе же говорили, что испытания в тихий час проведем.

– Что еще за испытания? – встрял в разговор Степан Петрович. – Всем по своим кроватям. А ты мне объясни, товарищ вожатый, какие могут быть испытания в тихий час?

– Вам лучше объяснит вот он, – вожатый показал на Ломоносова.

Директор заметил Кольку, лежащего с открытыми глазами в наушниках и с микрофоном в пол-лица:

– Это еще что такое? Музыку слушаешь? Или сеанс связи с инопланетянами?

Колька просунул ладонь между ртом и микрофоном и сказал тихо: «Нет». Начал объяснять изобретатель.


Витька воспользовался занятостью своего старшего коллеги, потихоньку вышел из палаты и пустился бегом предупреждать очередную спальню.

Степан Петрович, правда, краем глаза заметил уход своего молодого коллеги.


Следующей, как раз была спальня старшего отряда… Там сидели играли в карты. В дурака, в подкидного… у Витьки глаза на лоб полезли. Он представил, что могло произойти, если бы тот директор застукал ребят…

– Ну-ка, всем быстро спать! Генерал наш ходит, проверяет. Леха, беги остальных предупреди. В ту сторону давай. Эти три палаты уже наказаны.

Леха побежал в одну сторону, Витька в другую – для дальнейшего сопровождения Степана Петровича.


…Колька Минин уже стоял около своей кровати, без приспособлений на голове:

– Степан Петрович, что же в этом плохого? Я и сам ведь хочу обучиться. Врачи говорят, что это болезнь – слабость голосовых связок, а при помощи этих наушников я, моет, вылечусь.

Добавил еще ломоносов:

– Область применения можно расширить. Например, отучать тех, кто во сне разговаривает. И разведчиков спокойно засылать. Во сне не выдадут!

– А мне сказали, если я женюсь, то жена уйдет от меня, потому что спать тихо не умею, – привел Колька главный свой аргумент.

– Когда же ты жениться собрался? – Степан Петрович не знал, что предпринять, наказать или хвалить… Тянул время.

– Когда вырасту, тогда и женюсь, как все.

– Понятно. Ну и как? Помогают эти вот штуковины?

– Еще не знаю. Уснуть не могу с ними пока.

– Кстати, а это не опасно? Все же с электричеством связано!

– Да нет же! Электричество в усилителе. На тумбочке значит. А здесь только радиосигналы, а они безопасны.

Изобретатель померил руками расстояние от тумбочки до кровати. Вот как много безопасности!

Степан Петрович принял решение:

– Я эту штуку испытаю на себе сегодня, и тогда только разрешу вам. Понял, Степанов, как надо поступать в таких сложных ситуациях?

– А вы громко… разговариваете во сне?

– Я не разговариваю, но громко.


На улице Витька предложил:

– Пойдемте теперь в старший отряд, вот они, рядышком.

– Да нет, чего теперь ходить, раз ты уже предупредил! – Степан Петрович посмотрел начальственно на Витьку.

Витька оправдываться не стал:

– А вы только недостатки выискиваете? – хитровато улыбнулся Степанов. – Так я могу снова предупредить, пусть песни распевают, и есть повод для наказания.

Степан Петрович крякнул сначала.

– Что же, по-твоему, ходить и хвалить: ах, как хорошо все спят! Предупрежденные.

На последнем слове Степан Петрович заметил елку Новогоднюю.

Витька упредил вопрос.

– А это шестой отряд Новый год собирается сегодня встречать.

– Да? Чего это вдруг?

– А я и сам не знаю.

– Плохо. Директор должен знать все! – и, подумав, спросил еще: – Надеюсь, что не в двенадцать ночи Новый год будете встречать?

– Думаю, что до ужина управимся, – ответил Степанов.

Шли по притихшему лагерю. Степан Петрович рассуждал:

– Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос… Вот, вы детдомовцев «лысой бандой» или что-то в этом роде, прозвали. Чтобы смешно было, наверное? Со стороны вы заметили, что Потапов обидел Коржунова, а своих поступков не замечаете. А обижаете не меньше. Лысый, да лысый. Я не думаю, что прическа им своя нравится… Или я не прав? Представь такую картину…


До самой бывшей проходной дошли. А там Алла Ивановна Леху Бойко воспитывала.

Ну чего нам взрослые правильные речи слушать? Так, посмотреть издалека…

Правда, в заключение Алла Ивановна сказала то, что нам тоже должно быть интересно.

– Вы как хотите, Степан Петрович, а я считаю, что после тихого часа всем взрослым необходимо остаться в лагере. Для контроля.

И еще Алла Ивановна доказывала что-то, показывая на бывшее место ворот. И руки в стороны разводила, и шагами мерила «ничего».


В спальню старшего отряда вошли Степанов и Бойко.

– Слушайте все! – известил Степанов. – Нам не доверяют и вводят контроль.

– Ну и что? – спросил Петька Мохов.

– Как, что? Дело в принципе! Мы ничего плохого не совершили, а контроль это… в общем, день самоуправления не отменен, а приказ мой о том, чтобы на пруда весь день быть, они проигнорировали…

– Понравилось командовать? – спросил Саня Магазин.

– Я же сказал: дело в принципе!

Леха возмутился:

– Чего ты им объясняешь, бестолковым? Одним словом объявляем бойкот!

– Да я чего, я – за! – оправдался Магазин.

– Бойкот и Бойко, – очень рифмуется, – добавил Поэт.

– Хватит шутить! Сейчас гонцы отправятся по палатам и всех предупредят, что ходить разрешается только молча и не иначе как, руки за спиной… Когда руки за спиной и бегать не хочется. Всех предупредить, чтобы рук из-за спины вынимали в крайнем случае, например, почесать чего-нибудь… Нарушивших это постановление ждет… – Степанов задумался.

– Страшная кара! – вставил Леха.

– Правильно. И смотреть всем в землю, как будто что потеряли. Вопросы есть?


Вопрос возник у Степана Петровича:

– Что бы это значило? – спросил он у Аллы Ивановны.

– А вот, полюбуйтесь! – показала она на плакат, который на Новогодней елке прикреплен:

«ДАЕШЬ САМОУПРАВЛЕНИЕ БЕЗ КОНТРОЛЯ!»

Степан Петрович тоже сложил руки за спиной и с высоко поднятой головой пошел на поиски Степанова. Шел он мимо молчаливых, грустных пионеров, которые ходили чинно, медленно, с опущенной головой и вздыхали.

…Ну до чего хочется руки достать из-за спины! Посмотрел один пионер кругом воровато: никого не видать. В яростном порыве подпрыгнул он, сорвал листок с дерева, и снова начал бойкотировать…

– Бойкот? – спросил Степан Петрович у Степанова.

– Надо слово свое держать, Степан Петрович, – ответил Степанов, не поднимая головы.

– Я свое слово не держу. Пожалуйста, управляйте!

– А я, выходит, слово не держу. Я же при всех сказал, что вы на целый день… отпущены.

Рядом со Степановым стоял Мишка Коржунов. Они, видимо, обсуждали главный Мишкин вопрос.

Степан Петрович присел на корточки, чтобы Мишке в глаза заглянуть.

– Ты Коржунов Михаил Иванович?

Мишка шмыгнул носом, посмотрел на Степанова и кивнул головой.

– А не боишься, что я за участие в забастовке накажу тебя?

Мишка стрельнул глазами на Степанова и испуганно – на директора. Хотел было руки расцепить, но передумал, еще крепче взялся, даже пальцы побелели.

– Да, да, – Степан Петрович поднялся. – Я про письмо твое… Степанов зло посмотрел на директора:

– Вы же обещали. Вы же мне слово дали!

Руки Степанов расцепил. А Мишка так и стоял, руки за спиной, и глядел исподлобья на директора.

– Ладно, Степанов, сдаюсь! – Степан Петрович подморгнул Мишке:

– А ты молодец, Коржунов Михаил Иванович!


Алла Ивановна веселилась у Новогодней елки.

– Ну что же вы? Давайте: «Весело, весело встретим Новый год!» – пошла хороводом Алла Ивановна.

Шестой отряд ее не поддержал. Глазенками хлопали, а в хоровод не желали.

Над лагерем зазвучал голос Степана Петровича:

«Внимание! Всем вожатым и воспитателям… мгм… всему нулевому отряду собраться у проходной лагеря… У новой проходной… Повторяю…»

Шестой отряд крикнул весело: «Ура!» и во главе с вожатой, Леной, пустились в хоровод, приглашая и Аллу Ивановну с собой:

«Весело, весело встретим Новый год…»

Алле Ивановне было не весело.


Степанов около радиоузла подождал Степана Петровича. Тот вышел.

– А как с письмом, Степан Петрович? – спросил Витька вполне грубо.

– Я свое слово тоже держу, товарищ директор.

Степан Петрович пошел уже было, потом оглянулся, добавил:

– Только обещай больше ничего не переносить, не перестраивать.

– Ладно, – засмеялся Степанов. – Обещаю.

А Мишка Коржунов издалека наблюдал за встречей директоров.


Около пруда нулевому отряду встретился дед с удочками. Знакомый директору дед.

– А-а, товарищ директор, здравствуйте всем! Неужели лагерь уехал? Какая радость! И нам спокойно, – потряс удочками, – и вам благодать!

– Рано еще уезжать, там они. Сегодня без нас управляются. Сами.

– Рискованные люди! Бесстрашные…

– Ни чешуи вам, ни плавника! – пожелал вожатый.

– Спасибо, и вам тоже: ни пожаров, ни наводнений!

– К черту! – сказал Степан Петрович.

– Сглазит, старый! – про себя сказала Алла Ивановна.


– Ну вот, и неинтересно стало, – взгрустнул Степанов.

– Действительно, – Бойко развел руки от тоски.

– Теперь можно и Новым годом заняться! – предложил Мишка Коржунов.

– А ты чего не в своем отряде? – Леха недовольно спросил.

– Он сегодня со мной, – сказал Степанов. – Тем более он такую шутку придумал – закачаешься! Да и подарочек к Новому году мне должны подарить по его, как никак…

– Стойте!.. Подарочек… Виктор, мне нужны цветы. Очень нужны… Я отлучусь на полчасика? – Леха что-то придумал.

– Не-е, Лех, на дачи нельзя.

– Ты чего? Сам ходил не раз!

– Ходить-то ходил, и завтра, может, пойду, а сегодня – нельзя. Я генералу обещал… И тебе нельзя.

– А я никому ничего не обещал! – сообщил Мишка, вопросительно глядя на Леху.

Степанов и Бойко переглянулись.

– Я буду в шестом отряде, – после паузы сказал Степанов и зашагал.


А чем же занимается остальной личный состав «Радуги»?

Так, кто чем…

Вожатый четвертого отряда Петька Мохов (Мох), мальчишка чуть постарше своих подопечных пионеров, придумал такую игру: двое ребят прыгали с гимнастической стенки на один конец доски. На другом конце доски стоял кто-нибудь из ребят. Под доской – поперек – лежало толстое бревно. Доска отнимала энергию прыжка тех двоих, сверху, и отдавала ее мальчишке, стоящему на конце доски. Мальчишка летел вверх, и, проделав в воздухе руками и ногами какие-то замысловатые штуковины, – брякался на кучу с песком. Игра всем нравилась, но стала уже надоедать.

Петька Мохов предложил:

– Сейчас я попробую сделать сальто. Залезайте как можно выше, вот ты и ты, – Петька выбрал ребят повыше и потяжелее:

– Чтобы я повыше улетел, – объяснил он, устанавливая поровнее доску. (Один, который тяжелый, до обеда был помощником на кухне. Стриженный).

С самого верха прыгать страшно! Но не показывать же виду!

Пацаны наверху положили руки друг другу на плечи… Кто-то на своих коленках отбивал барабанную дробь… Петька поднял руки. Барабан замолк. – «Але-е» – Мальчишки полетели вниз, поджав ноги, чтобы в момент приземления распрямить их, тем самым посильней стукнуть доску.

Мог бы получиться отличный толчок, если бы Петька в последний момент не сошел с доски. Даже не сошел, а спрыгнул: раз – и он рядом с доской.

Самые тяжелые ребята в отряде распрямили ноги вовремя и… шмякнулись о землю. Пустая доска цокнула… Было больно. Особенно досталось пяткам. Петька смеялся.

Первым разобрался в случившемся барабанщик-коленочник:

– Ты чего это, Мох, с доски спрыгнул? Ты же таких ребят угробить мог.

И объяснил лежащим, самым тяжелым: – Когда вы летели, он взял и – шмыг с доски! Вот вы и шмякнулись! Ты зачем это, Мох, так поступил?

– Да пошутил я! Вы что, шуток не понимаете? – Мохову по-прежнему было весело. Мальчишки встали с земли. Отряхнулись

– Сейчас ты у нас получишь, Мох, – заговорил наконец один из них. И оба угрожающе пошли на Петьку.

– Вы что? Меня бить нельзя! Я вожатый ваш, воспитатель! – смех у Петьки прошел.

– Сейчас мы тебя побьем, воспитаем, значит, сначала. А потом ты снова будешь главным у нас. Будешь знать, как с доски спрыгивать!

Все ребята из отряда стали окружать Петьку. Тот хоть и был чуть побольше, но один в поле не воин. Петька побежал. Ребята за ним. Вслед вожатому Петьке Мохову неслось: «Все равно поймаем! День целый будем бегать! Измором возьмем».

Мстители оживились. Намечалась новая игра под названием «погоня». Игра должна быть с хорошим для них концом…


У Новогодней елки Витька Степанов беседовал с Саней Магазином.

– Может, карнавал устроил? – спросил Степанов.

– Да я и сам не знаю, что устроить. Вот, нарядили и уже расхотелось им Новый год встречать…

– Каждое дело надо доводить до конца! – назидательно произнес Степанов.


В который уж раз над лагерем разнеслось:

«Внимание! Директор Степанов, срочно зайди в степанов кабинет, тебя люди ждут. На машине приехали! Повторяю…»


– Во дает! Генерал тоже ведь слышит… «степанов кабинет». Пойдем, посмотрим, что там за люди ждут. А с елкой?.. Придумаем что-нибудь.



У директорского кабинета Степанова поджидал франтовато одетый молодой человек, похожий на артиста Ярмольника.

– Я тебя обыскался. Тут к нам фотограф приехал, знакомься! – издалека начал Бойко.

– Я же сказал, что у елки буду…

– Здравствуйте, молодой человек! – первым поздоровался фотограф. – Как вы на это посмотрите, если в родительский день я у вас поработаю? На радость родителям, и на память вам. Вашу смену, я уже поинтересовался вот у товарищей, к счастью, еще не охватили мои пронырливые коллеги!

Степанову понравилось такое вступление. Хороший человек! Веселый.

Разговор состоялся на крыльце, у домика-кабинета. Попасть внутрь оказалось невозможно. Дверь захлопнулась, а ключа у Витьки не было. Выход нашли очень быстро.

– Леха, давай через окошко. Откроешь изнутри…

Пока Леха залезал в окно, пока открывал замок, Витька думал, с чего бы начать деловой разговор.

Собирались у домика любопытные. Наконец, Леха впустил директора, фотографа и ребят в кабинет. Какая-то маленькая девочка, проникшая в кабинет вместе со всеми спросила:

– Дядь! А какие вы карточки будете делать?

– Резонный вопрос! Я вам покажу образцы, и какие вам понравятся, такие и сочиним, – фотограф полез в свою сумку-кофр за образцами.

Витька вспомнил, что он директор:

– А вы что здесь делаете? Ну-ка марш отсюда! – Но, увидев недовольство ребят, добавил: – Остаться только – кто тут из вожатых есть.

Фотограф разложил образцы и объяснил какие фотографии можно напечатать и сколько это будет стоить. Были индивидуальные и групповые образцы, цветные и черно-белые.

Деловой разговор прервала девчонка лет десяти. В окно кабинета просунулась ее голова. Без предисловий, выкатив и так большие глаза, девчонка напугала всех присутствующих:

– Степанов, Петька Мохов под поезд попал!

У Витьки волосы на голове зашевелились. У других тоже:

– Под какой поезд?

– Не знаю! Там все об этом говорят!

– Подождите-ка! – вмешался фотограф. – Насколько мне известно, здесь нет железной дороги. Поблизости ничего похожего на рельсы нет, значит, поезд сюда заехать, чтоб задавить вашего Петьку, не мог!

– Его же к доктору понесли, – не унималась Нинка.

– Ты, Нинка, бухнешь всегда что-нибудь такое! Знаешь звон, да не знаешь откуда он! – Витька все еще заикался и, видимо, от волнения, немного перепутал пословицу.

– Все же, надо узнать в чем дело. Подождите меня здесь. Я сейчас.

И Витька прямо через окно сиганул выяснять.


Сопротивлявшегося Петьку Мохова санитары-ребята из шестого отряда – несли в санчасть.

Назначенный на сегодня доктор была чрезвычайно довольна первым посетителем. Она его намазала йодом, зеленкой, и, для верности, кое-где перебинтовала.

Петька кричал:

– Отпустите меня! Ты что, дура что ли? Зачем рукав-то бинтуешь?

– Лежите, больной. Рукав у вас порван.

И она прибинтовала порванный рукав к руке.

Один из санитаров рассказывал Витьке у санчасти:

– Мы играли в поезд, около елки, впереди – паровоз, а весь отряд руки друг другу на плечи и ту-ту! Вот Петька и хотел перебежать перед нашим поездом, но споткнулся и упал. Паровоз перепрыгнул, а мы не видели ничего. Вот все вагоны по Петьке и прошли. Весь отряд… мы сразу стали в санитаров играть и сюда его.

– Это мы за ним гнались. Петька вожатый наш. Не уберегли мы его!

Со скорбным лицом поведал один из самых тяжелых четвертого отряда. Пояснил:

– Мы в цирк играли, а он нарушил правила игры. И задумали мы за это его побить, а он – убегать. Мы разделились наполовину и гоняли его. Половина гоняет, половина отдыхает. Совсем загоняли бедного Моха… Он-то один, а мы по очереди.

Наконец, Петьку отпустили санитары и врач.

Зелено-красно-бело-грязный Петька еще раз крикнул в закрытую дверь: «Дура!» – и, обращаясь к Витьке, пожаловался:

– Смотри, что со мной сделали. Как теперь ходить-то буду? Засмеют ведь. И все из-за них. Шуток не понимают!

Циркачам было жалко своего пострадавшего вожатого:

– Ничего, Петь, отмоем! Зато мы тебя больше не тронем – успокаивали преследователи-мстители.

Витька тоже заключил:

– Все равно тебя бы побили! Так что не переживай особо. Я пошел, у меня дела, – Витька побежал к себе в кабинет.


По дороге встретился Мишка Коржунов. За пазухой маленький букетик цветов. Запыхался, потом что бежал:

– Там кирпичи привезли. Таскают их от дороги через все дачи… Видно все, как на ладони.

– Ладно, пойдем со мной. А цветы спрячь пока.

– Да чего это за цветы? Мне Леха скал, не меньше двенадцати штук, говорит… – сказал Мишка, пряча три тюльпанчика под крыльцо директорского домика.


В директорском кабинете о случившемся с Мохом уже знали, обсуждали весело ЧП.

Хорошо бы посмотреть на вашу Анну Каренину, – посмеялся фотограф.

– Ничего хорошего, – дал заключение Витька, переступая порог своего кабинета.

И еще вместе посмеялись над собой: поспорили, кто больше перепугался.

«И как это мы сразу не подумали, что поезда рядом не бывает!?!

А Леха Бойко взглядом спросил Мишку: Что с цветами?

Мишка так ответил взглядом: есть, но мало… к сожалению моему.


Перешли к вопросу о фотографиях.

– Вить, мы уже выбрали! Вот такую нам надо фотографию, виньетка называется: тут и столовая, и клуб, и отряд около корпуса своего…

– Очень одобряю ваш выбор – похвалил фотограф. – И стоит недорого, всего полтора рубля.

Саня Магазин загорелся:

– А если нам у елки сфотографироваться! Прямо сейчас! Вы сможете сейчас? – спросил он у фотографа.

– Люблю деловых людей! Сейчас – даже лучше! – В субботу я вам готовую работу предоставлю. Переодеваться в пионерскую форму будете?

А Мишка еще добавил:

– Можно и у нового входя сняться, пока ворота назад не перенесли…

– Правильно, Михаил, – похвалил Степанов. – Значит, нам надо отобразить на вашей… как это? …да, виньетке, два момента: фотографируемся у елки и чтоб отдельно были новые ворота, и там, столовая и все такое.

– Решено. Вы переодевайтесь, а я тем временем сниму интересующие вас объекты.


«Внимание, всем отрядам! Срочно собраться у корпуса шестого отряда в пионерской форме. Повторяю…»


На пруду внимания особого на объявление не обратили. Послушали, но без комментариев.

Аллу Ивановну вдруг осенило:

– Надо в следующий раз, Степан Петрович, выборы директора провести! Не назначать, а выбирать. Пусть сами ребята участвуют.

– Это на один-то день? – поинтересовался Степан Петрович: – Тайным, наверное, голосованием, предлагаете?

– Совсем одемократились, – потихоньку шепнул молодой вожатый молоденькой вожатой.

– Нет, Алла Ивановна, – продолжал Степан Петрович. – Ребята правы: хоть сверхтайным голосованием выбирать, власти от этого не прибавится. Вот же, забыл совсем, – вспомнил вдруг он: – Спортинвентарь надо в фабкоме получить! Завтра, Виктор Викторович, езжайте. Доверенность не забудьте…

Решали свои проблемы загорающие отдыхающие.


Пионерская форма отличается от повседневной:

В белых рубашках с пионерской эмблемой на рукаве, в темно-синих брюках (девочки, конечно, в юбках того же цвета) подходили ребята к Новогодней елке.

– А ты почему не переоделся? – Степанов у Коржунова спросил.

– А у меня денег все равно нет, – равнодушно ответил Мишка. – На фото. Тут же стоял фотограф, выбирал лучшую точку съемки.

– Во-первых, деньги я получаю, когда работа выполнена, значит деньги за это время у родителей можно выпросить. А во-вторых, я бы на месте родителей дал бы про три рубля, чтоб две такие фотографии а память купить. Где еще Новый год летом бывает!

Фотограф доволен остался своей речью.


Степанов задумался:

– Товарищ фотограф, а на своем месте, вы могли бы бесплатно сделать двадцать две таких вот, – Витька показал ему «виньетку».

– Это как это? – удивился фотограф.

– Очень просто! Бесплатно и все. У нас в лагере двадцать два человека из детдома, и денег на карточки у них нет.

– Зачем же я в убыток себе работать буду? Вы посчитайте: двадцать два умножить на рубль пятьдесят. Порядочно получается!

Саня Магазин не понял Витьку:

– А чего тебе о других беспокоиться?

– А потому, что у тебя разных фотографий, наверное, несколько альбомов будет, а ты спроси вон у него: много у тебя, Мишка, дома карточек?

– Одна, с первого класса еще!

Мишка почувствовал поддержку такого уважаемого в лагере человека. Даже вроде доволен, что у него только одна фотография.

– Но я-то тут не причем! Что-то вы не о том спорите. Я же сказал, что бесплатно делать не буду. Я теперь понял, почему мои коллеги обошли стороной этот лагерь.

– Я придумал! – Витька говорил громко. – Надо вам будет брать не по полтора рубля, а, например, по два за штуку. Тогда и эти бесплатно отдадите.

– Нарушение цен прейскуранта карается законом. Я в своем лице представляю организацию, которая не вправе позволить делать мне такие нарушения.

– Но это же не нарушение. Вы сделаете, допустим, сто штук. И должны получить за них сто пятьдесят рублей. Вы их получите. Но 23 штуки отдадите за так, а остальные сколько там останется, сто пятьдесят разделите на это число. И никаких нарушений. Это задачка для первого класса.

– Все правильно. Но какой-нибудь умный родитель – а родители сейчас все умные, – возьмет и донесет куда надо. Нет, ребята, как сказал один классик: «Я думаю торг здесь неуместен».

– Если делать, то всем! – твердо сказал Степанов.

А народ в пионерской форме все прибывал. Были, правда, и не в пионерской.

Вопреки предложению фотографа, его не поддержали, наоборот – единодушно упрашивали. Шум стоял – фотограф был неумолим, дебаты продолжались.

Мишка потихоньку выбрался из толчеи пионерской. Судя по его виду, он был доволен – все же из-за них, детдомовских, разгорелся этот сыр-бор.

– Я знаю, что делать! – перекричал всех Саня Магазин. – В лагере есть фотокружок, правда, он не работает. Но там все есть: и бумага, и пленка, и фотоаппараты даже. Возьмите, сколько надо бумаги, например, или еще чего…

– Это уже теплее, – воспрял фотограф. – Только бумага мне нужна не для рисования, а фото.

Посмеялись все над остроумием фотографа. Лишь Степанов был серьезным:

– Да кто нам даст эту бумагу? Она у завхоза закрыта.

– Нет, ребята, с завхозом я дела иметь не хочу. Диспут считаю закрытым! – фотограф поправил на плече кофр, сложил штатив: – А, может, сделать кому? Ну, желающие?

– Нет желающих! – В сторону ребят приказал Степанов.

Не весело пошел веселый фотограф. Проводили его взглядом, даже посвистели и поулюлюкали.


Расходиться не хотелось.

– А я думаю, что дал бы нам генерал бумаги, – размышлял Леха.

– Конечно бы дал! – Саня Магазин еще придумал. – У моего папы знакомый фотограф есть, в газете работает… Снять и я могу, а знакомый папин сделает.

– Ну, хочешь я к генералу схожу, спрошу, – проявил Леха инициативу.

Ответить Степанов не успел.

Вновь прибежал дежурный по лагерю, шепнул Степанову:

– Там у машины все колеса сдунули, то есть сдули!

– Давай, по порядку, у какой машины, и что значит сдули? – ученый «наездом» на «железной дороге» спокойно спросил Витька.

– Ну, у фотографовой машины, все колеса на ободах. Он ругается очень. Говорит, что уши оборвет. Только кому, еще не знает.


К месту происшествия направились приближенные директора.

Фотограф ритмично нагибался у колеса своей машины. Накачивал шины.

Из-за забора ему помогали человек десять ребят:

– Раз-два. Раз-два… – хором скандировали помощники. Мишка был среди помогающих, кричал громче всех: «Раз-два…»

– Дождетесь у меня! – фотограф подбежал к забору. Там были начеку. Все врассыпную, но недалеко.

Подошли Витька со свитой:

– Не повезло вам, сразу четыре колеса лопнули.

– Да не лопнули. Кто-то взял и все золотники выкрутил. Что за дети пошли, лишь бы навредить! Вот эти, наверное. Притихли сейчас!

Витька скомандовал:

– Ну-ка, вы, там, за забором! Позовите побольше ребят сюда! Поможем товарищу!

Ребята не двигались с места. Фотограф воспрянул духом.

– Давно бы так! Еще пионеры все, наверное.

Витька пояснил:

– Мы будем считать, а вы качать. Так совместными усилиями и дело сделаем!

Ребята побежали за подмогой.

Скоро за забором, около машины, собрался чуть ли не весь лагерь. Помогали: «Р-раз – два-а. Р-раз – два-а».

Тот, кому помогали, пытался обмануть. На счет р-раз – он нагибался, на два-а – выпрямлялся. Потом стал качать быстро-быстро, хотя считать продолжали в прежнем ритме. Не желая того, все же подстроился под общий ритм.

Когда, наконец, накачал одно колесо, ребята сказали хором: «Уфф!» – и вытерли лоб. И советовали: «Заднее давай». Он к переднему: «Да, действительно, лучше переднее». Он к заднему повернул.

«Заднее, конечно, сначала… левое… а лучше правое».

И вновь многоголосый хор считал: «Р-раз – два-а»...

Так громко считал, что даже слышно было с другой стороны лагеря – на пляже.


Переглянулись озадаченно отдыхающие.

– Вот, – сказала укоризненно Алла Ивановна. – Думаете, они строевые занятия проводят?

– Похоже, что-то тяжелое перетаскивают, – предположил вожатый.

Степан Петрович глянул на часы, потянулся к своей одежде.

– Я один проверю, что там… Обещали ничего не перестраивать…


– Степанов, Степа сюда направляется, – сообщил Ломоносов. – Оделся уже.

– Всем к елке! – скомандовал Степанов, и фотографу: – Извините, остальные уж без нас как-нибудь.

Расходились быстренько.

Фотограф сам себе считал: «Р-раз – два-а…»

Около елки толпился народ. Чем заняться – не знали.

Степанов вышел навстречу Степану Петровичу.

– Степан Петрович, мы хотим около елки сфотографироваться. Фотопленка нужна и бумага… У завхоза есть, только заперта… Мы хотели у вас попросить, чтоб вы у нее попросили, – Витька тараторил быстро. – Мы сами может сфотографироваться…

И тут Витька заметил фотографа. Наверняка, жаловаться шел…

– Здравствуйте, – поздоровался почему-то Мишка Коржунов, пробегая мимо директора. Мишка, заманивая его, сказал громко:

– Ну как хотите!

И побежал в сторону, откуда шел фотограф.

Фотограф опять остановился. На Мишку посмотрел, на директоров…

Оба директора со вниманием наблюдали за разрывающимся (туда-сюда) фотографом. Тот повернулся в сторону Мишки, а крикнул директору:

– Они мне колеса на машине… золотники выкрутили! Опять вот грозят. Накажите их… Я еще заеду-у-у… – бежал он к своим накаченным колесам, потому что Мишка прибавил ходу.

– Чего это он? Ненормальный, наверное, – предположил Степанов.

– Ты мне, Степанов, не темни. Лучше правду давай!

Витька помялся немного и глядя прямо в глаза сообщил:

– Это фотограф был. Мы ему всякие варианты предлагали, чтоб бесплатно двадцать две штуки сделал – ни в какую…

– Зачем – бесплатно?

– Ну, как зачем? Детдомовцам же, конечно. Мы ему говорили, давай с других подороже? Не положено, говорит.

От елки, за разговором директоров наблюдали пол-лагеря, наверное.

Степанов заметил такое любопытство народное, предложил:

– Давайте, я вам до проходной провожу, Степан Петрович. У нас – порядок, Новый год скоро…

Степан Петрович тоже поколебался маленько (как фотограф).

– Да я, – говорит он, – хотел кое-какие бумаги захватить из кабинета.

Но посмотрел на любопытствующих и согласился со Степановым:

– Впрочем, вечером поработаю…

Степанов нехотя признался:

– Вы в кабинете папку, на которой «дело» написано, опять на сейфе оставили… Я ее в стол положил, в нижний ящик. А то опять искать будете.

– Спасибо, – просто сказал Степан Петрович. – А пленку для фото, и что там еще нужно? Все равно списывать, берите.


Отмытый и переодетый Петька Мохов спешил к елке. Прихрамывая спешил. Леха Бойко не удержался:

– Брейкерская походочка!

– Не, для брейка ему надо на обе ноги хромать, – добавил Саня Магазин, – А лучше на голову… хромать.

Засмеялись рядом стоящие, на Петьку глядя.

– Чего всех собрали-то? – спросил Петька.

– Тебя ждем, чтоб брейк научил. Ловко у тебя получается! – передразнил походку Леха.

– Да ладно вам… Тебе бы так!

– Ой-ей-ей, обиделся! – посочувствовал кто-то.

– Петь, иди к нам. – Весь четвертый отряд собрался, тебя ждем, – виновато позвал самый тяжелый из четвертого отряда.

Нисколечко не хромая, Петька направился к своему отряду.

Леха спросил у четвертого отряда:

– А где ваш Мишка, ну, этот, лысый, из детдома?

Поискали промеж себя Мишку:

– Вон от идет.

Леха ему навстречу пошел.

– А нам что, расходиться, переодеваться?

– Подождите пока переодеваться, сейчас Степанов придет.


Мишка залез под крыльцо директорского домика, достал цветочки.

– Я фотографа провожал… Вот, больше не смог, – протянул три тюльпанчика Лехе, спросил: – А зачем тебе цветы?

– Надо, – ответил Леха и похвалил: – Молодец, но мало… Хотя, – Леха улыбнулся, – хватит!

– Кстати, я по пути заметил на пруду…

И Мишка стал объяснять, что он заметил на пруду.

Леха выслушал, сунул букетик обратно под крыльцо…

Витька Степанов командовал у елки:

– Сейчас всем по свои отрядам. Не переодеваться пока. Саня Магазин идет к завхозу и возьмет у нее все, что надо для фотографирования. Слышишь, Саня, генерал нам разрешил и пленку, и бумагу. Вопросы есть?

Всем все было ясно, лишь девочка Лида из второго отряда сказала:

– Чего это, не переодеваться? Мы в клубе репетируем сейчас, какая же я царевна в пионерской форме? – Лида капризно сложила губы. – Мы будем репетировать в костюмах, когда надо будет, переоденемся.

И пошла независимо, все для себя решив и никаким таким приказам не подчиняясь.

– Ой-ей-ей!

Только это и сказал подошедший Леха.

Саня Магазин с запозданием придумал:

– Зря мы фотографа-то! Надо бы собрать по двадцать копеек и дать деньги детдомовцам, по полтора рубля каждому.

– А ты уверен, что мы бы взяли? – презрительно спросила Лена.

– Подают только нищим, – добавил еще Ломоносов.

– А чего такого-то? Чего я сказал-то? Вить, ты же предложил с родителей дороже брать, все же согласны были! Какая же разница, если б мы скинулись? – Саня у Степанова спрашивал.

Степанов подумал немного:

– Значит есть разница, – и пожал плечами, потому что сам толком не смог бы объяснить, в чем же разница.

– Хм… мне б собрали, я не стал бы ломаться, строить из себя…

Леха посмотрел на Лену, взгляды их встретились.

– Саня, ты как был Магазином, Магазином и останешься, – заметил Леха.

Лена взглядом поблагодарила Леху.

Девочка Оксана из восьмого отряда дернула Лену за рукав:

– Лена, ну пойдем к нам, отряд уже собрался.

Лена еще раз взглянула на Леху, тот взор потупил, зарделся.

– Я же сказал: всем по своим отрядам! – повторил приказ Степанов и для Сани отдельно: – А ты иди к завхозу, время не тяни… Умник.

Витька, Мишка и Леха шептались.

Крикнули еще Поэта.

Распределили обязанности для предстоящего «дела». Еще позвали с собой многих. Пошли.

Клев нынче был отменный! Дедуля сидел на бережке пруда и наблюдал за двумя поплавками двух своих удочек… Опять клюнуло! Бац! – и карасик в садке. Штук десять, наверное, там уже отдыхало. И тут дед услышал голоса ребячьи. Там, за кустами, разговаривали громким шепотом:

– Давай, давай! Заходи слева. – Да, тихо, ты! – На себя тяни, не дергай. – Поводи, поводи! – Так, так. Я сам, не дергай, говорю!

И слышался плеск воды…

Рыбачка-деда любопытство разобрало. И клев-то хороший, и посмотреть смерть как хочется!

Голоса и бульканье стихли на мгновенье и… дубль пошел – повторение прежнего текста. Не выдержал дед. Решился… Пригибаясь и оглядываясь на свои поплавки потрусил на голоса.


Как только он скрылся за кустами, через лагерный забор перемахнул Мишка Коржунов. Так же пригнувшись подбежал к дедовым удочкам. Вернее не к удочкам, а к садку с уловом. Поковырявшись чуть-чуть с крышкой садка, полез за пазуху…


Дед очень удивился, подошедши к голосам. Распрямился.

Двое пацанов – это были Бойко и Поэт – лежали на песочке, бултыхали ногами воду, в небе глядели и разговаривали с выражением:

– Не дергай, говорю! – Крупная, должно быть!

Дед вмешался. Строго спросил:

– Вы, чего, щелкоперы, тут… рыбу пугаете?

Ребята вскочили, засмущались:

– Извините, дедушка! Мы не знали, что вы рыбу ловите. Мы тут репетируем.

– А еще пионеры, наверное! Вводите в заблуждение.

– Мы больше не будем, извините нас. Извините.

Кого не умилит детская искренность и вежливость!

– Ладно, репетируйте уж, только воду не мутите.

– Дедушка, – ласковым голосом тянул время Бойко. – Мы – тимуровцы! Может вам помочь что надо? Может отнести чего?

– Спасибо, внучки! Мне ничего не надо. Хорошие вы, пионеры! Продолжайте заниматься. Даже и воду можете бултыхать, у меня и так клюет, – разрешил дед. – Вот, что значит воспитанные дети! Из лагеря, наверное?

– Из лагеря, дедушка, из лагеря.

– Я и смотрю: не то что наши, деревенские…


И вновь вернувшись к удочкам закончил мысль: – только крючки обрывать чужие…

Беззлобно сказал, потому что занят был подсечкой очередного карасика. – Оп! – И в садок его.

– Ет что за чудо! – Дед достал из садка лягушку. Да не просто лягушку, а с запиской, привязанной ниточкой к лапке. – Батюшки! – сказал дед и стал читать вслух: «Три раза поцелуй меня, добрый молодец! И свершится чудо!»

Дед и про поплавок оставшийся забыл (хотя клевало). Выбежал он подальше на бережок, огляделся окрест: никого не видать! Опять спустился к удочкам, прижимая к груди лягушку-чудотворницу.

…Много пионеров наблюдало из укрытия эту сцену. Чтоб не смеяться закрывали себе ладонью рот. Отворачивались. Поэт не выдержал, убежал. Повалился на траву и хихикал. Лишь Мишка в этой команде оставался серьезным. Даже кулак Лехе показал – молчи, мол!

Когда терпение лопнуло, Степанов встал и крикнул деду:

– Дядь, не мучь животную!

Засмеялись громко тимуровцы.

– А-а-а-а – испугался дед. Потом подбежал к забору: – А-а? И мичуринцы здесь. Сейчас я вас, счас! – Дед вернулся к удочкам зачем-то, приговаривая: – Поднести чего-нибудь! Я чувствовал, что-то тут не то… Я сейчас всех из лагеря выпишу! – схватил свои удочки, садок. Потом вспомнил про лягушку: – «Тьфу!» и бросил ее в воду.

– Так, так, так… – сказал директор Степанов, я сейчас.

И быстренько побежал к клубу.


Дедок с удочками добежал до компании отдыхающих руководителей лагеря. Начал:

– Вот, товарищ директор, прошу разобраться и выписать из лагеря хулиганов. Навечно выписать!

Степан Петрович прочитал записку, ничего криминального в ней не обнаружил. Дал остальным ознакомиться.

Дедок буйствовал:

– Я их признаю всех… Мичуринцами притворились. Тьфу, тьфу!

– Погодите, погодите. Какие мичуринцы? И кто этот «добрый молодец», и кого надо поцеловать?

– Какие мичуринцы? А те, которые: «Поднести чего-нибудь не надо?» – передразнил дед ребят.

– Тимуровцы?

– Дак я же и говорю: тимуровцы! Лягушку подбросили мне… и письменно вот это к ней привязано.

Присутствующие очень удивились. Алла Ивановна икнула дважды. Пытались не смеяться. Директор, широко открыв глаза, смотрел на деда.

– И что же, вы целовали?

– Что я, чокнутый? – тьфукнул два раза дед, утер ладонью губы.

И тут – вот она! Идет! Королевишна! Корона на голове, длинное платье с блестками. Из лагеря идет, через новые ворота.

Дед ее увидел… Грохнулся оземь. Приложился лбом к речному песку, сказал:

– Чур, меня! – попятился на коленках, потом встал и побежал.

Смех сдержать уже невозможно.

«Королевишна» была серьезна. Подумала, что над ней смеются. Одернула свое платье, собиралась заплакать. Алла Ивановна, заметив такое дело, вытирая свои глаза, спросила:

– Лида, ты как сюда… и в этом наряде?

– А что-о? Меня из клуба сюда прислали. Степанов говорит, бегом беги, вы вызываете… – и шмыгнула носом.

Вожатый-провожатый, держась за живот, сказал:

– Все, не могу больше! Топиться пойду…

И большая половина вожатых с ним побежали. Не топиться, конечно. Освежиться. Алла Ивановна успокаивала Лиду:

– Ну. Ну, не плачь. Правильно, мы тебя вызывали. А смеемся на другое…


Ох, как трудно в первый раз дарить девочке цветы!


Леха хотел подложить в спальню цветочки, но около корпуса были девчонки, постоянно там крутились, Леха только заглянул в окно спальни, и ничем больше не выдал своих намерений. Под рубашкой поправил цветы и дальше пошел.

Издалека увидел Лену, остановился. Не смел.

Мимо пробегал маленький паненок, который знал «где лопаты можно достать», из восьмого отряда, из Лениного.

– Эй, как тебя? Скажи Лене, вожатой вашей, чтобы сейчас бы, сейчас прям шла в СЮТу. Знаешь, где это? Там сзади дерево дуб, вот к этому дереву чтоб и шла.

– Зачем? – напрямик спросил пацаненок. – Зачем, чтобы шла-то?

– А вот это не твое дело. Скажешь – и все, понял?

– Ты ей цветы хочешь дать?

– Тебе что, не ясно? – повысил голос Леха.

Пацаненку, видимо, было все ясно:

– Ты Лене цветы не давай, не дари… Нельзя.

Леха от такого нахального обращения опешил:

– Почему? – удивленно спросил.

– Нельзя, потому что у Ленки жених есть, там, у нас ДОМА… Колька в восьмом классе учится, сейчас экзамены сдает.

Уж слишком взрослые вещи говорил этот стриженый мальчонка, чтобы слова его серьезно воспринимать. Поэтому Леха отвесил ему незлобно подзатыльник:

– А ты не в свое дело не лезь!

Но наткнулся на упрямый взгляд, соврал:

– Да это не ей цветы-то, да и не я ее туда приглашаю. Степанов, чего-то…

Мальчишка Лене передал, что ему было проучено. Однако, на этом не успокоился. Посмотрел Лене вслед, и побежал в ту же сторону, только по другой дорожке. Увидел Мишку Коржунова по пути, пошептал ему чего-то. Вдвоем с Мишкой побежали к СЮТу, там, где дерево дуб растет.


– Лен, я вот… хотел от имени всех мальчишек… за вчерашнее… Вот.

И Леха протянул три тюльпанчика.

– Ну, спасибо! – улыбнулась приятно Лена.

Из-за кустов выскочил Мишка. Как вихрь налетел! Выхватил букетик, скомкал его; отбежал маленько и пригрозил:

– Ленка, я все Кольке расскажу!

Из-за кустов выглядывал «наводчик» – стриженый пацаненок из восьмого отряда.

Лена засмеялась неестественно весело и громко.

А Леха и не знал, что делать… Посмотрел на Мишку, на Лену, сделал два шага в сторону Мишки. Чего тому ждать? Удрал, конечно! Оглянулся: погони нет. Погрозил Ленке кулаком и пошел потихоньку…

– Чего это они, каким-то Колькой пугают? – Леха спросил у Лены.

– Кто это – они?

– Ну, Мишка, например?

– Да, чудак он, Мишка… Просто мы дружим с Колей. Когда я попала ТУДА, в ДОМ, он надо мной, как бы шефство взял. Так и дружим с первого класса… А Мишка, видишь…

– Вижу…

Хорошее место для свидания выбрал Леха! Тихо тут, кусты растут, и дуб дерево… А тот, стриженый из восьмого отряда не убежал, остался в засаде. На всякий случай.


«Молния»

За проявленную находчивость при проведении операции под кодовым названием «Царевна» объявляю благодарность пионеру четвертого отряда Михаилу Коржунову! Спасибо, Миша!

Директор Степанов.»

Степанов прочитал молнию, похвалил:

– Хорошо написано, жалко повесить на видно е место ее нельзя.

– Почему – нельзя? – удивился писавший молнию Поэт.

«Молнию» Поэт хотел повесить на щите, около дуба.

– Нельзя про Мишку вслух писать. Ты не видел, дедок жаловаться побежал, мало ли что там решат? Мишку нельзя выдавать.

Степанов аккуратно «Молнию» отколол от щита.

Тут как раз и Мишка подошел недовольный.

– Ты куда это сбежал, герой? – с такими словами к нему Степнов обратился. – Поэт про тебя «Молнию» сочинил! Ознакомься и спрячь ее где-нибудь. И гордись!

Мишка ознакомился. Равнодушно прочитал, сложил вчетверо и в карман сунул.

– Да ты и не рад совсем, – обиделся Поэт. – Я тут сочиняю, мучаюсь.

Мишка заметил Леху Бойко, тот к ним шел, тоже невеселый.

– Штой-то? Рад, конечно, спасибо.

И Мишка на всякий случай отступил за спину Степанова.


– Чего прячешься, вредитель? – Леха прямо на Мишку пошел.

Степанов преградил ему дорогу:

– Ну, ты даешь! Я Мишке благодарность письменную вынес, а ты – предатель! Чего же он натворить успел?

– Видишь, прячется, значит, успел натворить.

Мишка из-за спины огрызнулся:

– Тебе же русским языком сказано: нельзя НАШЕЙ Ленке цветы дарить.

– Понятненько! – догадался Поэт.

– Чего тебе понятненько, чего понятненько! – и к Степанову, оправдываясь: – Я хотел всем девчонкам подарок сделать, за вчерашние лягушки извиниться, чтобы…

– А чего ж ты втихаря дарил? – не веря ни одному Лехиному слову, перебил Мишка.

– Что ж я, твои три цветочка на всех разделю?

Мишка обрадовался:

– А он и правда, мне двенадцать велел достать.

– Ну! А я что говорил? Понятненько ему… – Леха успокоился.

– Есть идея! – предложил Мишка. – Если Леха отойдет на… четыре шага, расскажу…


Дачно-садовый кооператив имел какое-то название, но вывеска стерлась, разобрать написанное было невозможно… Впрочем, это неважно.

Важно то, что кооператив только еще строился; кое-где уже домики стояли, кое-где – столбики.

Кирпичи сгрузили около неразборчивой вывески – дальше проехать было нельзя, потому что блоки какие-то валялись поперек дороги… Женщина и мальчишка лет четырех, складывали кирпичи в ровный штабель.

– Тетенька, вам помощники нужны? – спросил Мишка.

– Спасибо тебе, мальчик, мы уж сами как-нибудь, – ответила женщина. – Видишь какая незадача, до места не довезли, хоть здесь пока сложить.

– А далеко ваше место?

За женщину ответил ее внучек, не выговаривая «Р»:

– Вот у того клая, где делево.

Мишка прикинул расстояние до дерева, посмотрел на кирпичи.

– Тетенька, а хотите, мы кирпичи ваши на место перенесем?

– Кто это – мы?

– Только нам цветы нужны… за работу. А мы – это мальчишки из лагеря.

– Да что ты, мальчик, спасибо. Их же тут две тысячи штук, – показала женщина на кирпичи.

– А нас – сто человек.


Саня Магазин около елки налаживал фотоаппаратуру. Установил он штатив с фотоаппаратом «Смена», шагами померил расстояние до объекта съемок.

Саня все предусмотрел! Девчонки несли ему две длинные лавки. Мало ему показалось – еще две принесли и получилось так: на ближних лавочках сидели, потом стояли и третий ряд девчонок стоял на дальних лавках. Саня еще не фотографировал, а выставлял кадр. Заглянул в видоискатель – красиво получилось! И елку видно, и весь отряд. Правда, не отрад был, а одни девчонки стояли, потому что мальчишки на дело пошли…


На доброе дело шли крадучись. Пригнулись сто человек, растянулись в длинную цепь.

Одна беда, забыли переодеться! Прижимали к парадной форме по два-три кирпича и так же – пригнувшись – к дереву.

А женщина бегала по соседям, собирала цветы. Разумеется, с разрешения хозяев! По два-три тюльпанчика – букет большой набирался…

Складывали кирпичи около дерева. А сколько соблазнов было вокруг! Клубника поспела! Красные, налитые ягоды так и манили…

Поэт сложил принесенные четыре кирпичика и украдкой сорвал ягоду. Степанов заметил такое нарушение:

– Как вернемся, будешь наказан, Поэт.

Хозяйка участка как раз с цветами подходила, слышала все.

– Да, что вы, мальчики, ешьте, если хотите!

– Мы не хотим! – ответил Степанов и кулак Поэту показал.

– Да, мы не хотим! – тоже соврал Поэт и сглотнул набежавшую слюну.

Степанов пошел за другой партией кирпича, а Поэта задержал хозяйкин внучек.

– Скажи: чайник, – попросил он Поэта, дернул за рукав.

– Чайник.

– Твой папа начальник! – сказал и засмеялся мальчик.

– Вот тут ты не угадал! Степан наш – начальник! Во-о-н он бежит.

И Поэт побежал навстречу груженных кирпичами ребят, и вслед порожних.

Куча у дерева росла, куча на дороге таяла на глазах…

Крадучись, возвращались с хорошего дела. Пригнувшись, бежали по берегу пруда, по кустам… Так же, на «полусогнутых» по своей земле – вдоль корпусов, к елке.

Саня Магазин у своего фотоаппарата тоже пригнулся, пообжал навстречу.

– Вы чего? – спросил он с издевкой, – партизаните?

Первым в цепи бежал Серега Поэт:

– А ничего, – сказал он и разогнулся.

В цепи последовали его примеру.


Девчонки стояли кучками. Поотрядно. Мальчишки – напротив своих. Перед девчонками старшего отряда выступал Витька Степанов. Дважды хмыкнул прочищая горло и собираясь с мыслями. Начал:

– Дорогие… это… девчонки! В общем, мы хотим… извиниться… это… Поэт, давай ты. Скажи, чего-нибудь хорошего, у меня не получается.

Серега вышел на шаг вперед:

– С Новым годом вам поздравляем, счастья в личной жизни желаем! – выпалил он и направился с цветком к… Лене.

Леха его опередил. Оттолкнул локтем Поэта и первым дал Лене цветок. Мальчики дарили девочкам цветы!

Во всех отрядах были речи поздравительные сказаны:

– Мы вас обижать и дергать за косы больше не будем. Сегодня.


Мальчики дарили девочкам цветы.

Некоторые застенчиво дарили, некоторые – без всякого выражения. Некоторые подарят и отойдут, некоторые от себя скажут что-то, опустив глаза… Девочки говорили: спасибо вам, мальчики.

– А теперь, – сказал Степанов, – будем фотографироваться поотрядно. Саня, у тебя все готово? Тогда начнем с младшего отряда. Лена, усаживай своих.

Лена подошла к Лехе:

– А у тебя даже пуговица оторвалась! Снимай, я пришью…

Вдруг Лена придумала:

– Мальчики, снимайте рубашки, мы их постираем. Постираем, девочки?

Леха засмущался.

– Да чего, мы и сами…

– Давай, давай. Знаю, я, как вы постираете!

Ай да Лена, ай да молодец! Ну надо же такое придумать!

Девчонкам идея понравилась. Хочется сделать приятное своим мальчишкам.

Мишка Коржунов снял рубашку первым и протянул ее Нине:

– На, Нин… Ты ее не всю стирай, она чистая, только спереди маленько.

А у Сани Магазина рубашка была чистая, потому что кирпичи он не перетаскивал. Но Сане тоже захотелось, чтоб и ему как всем. Взял он горсть земли вместе с травой и потер себя маленько. Подошел к Лене:

– Лен, а у меня тоже грязная, вот…

– Чего тогда не раздеваешься?

Алла Ивановна потрогала свою спину:

– Я уже обгорела, кажется.

– Действительно, надо одеться, – поддержал Степан Петрович.

– Им там хорошо, они в рубашках.

Кинула Алла Ивановна в сторону лагеря.

Насчет рубашек она не угадала.


Да, не угадала Алла Ивановна про рубашки. Шли к своему корпусу Степанов, Бойко, Поэт…

Серега Поэт раскрыл свой блокнотик и как назойливый репортер приставал к Степанову:

– Товарищ Степанов, ответьте на несколько вопросов для вселагерной стенгазеты. Итак, первый вопрос: Хорошо ли быть директором?

– Отстань, – приказал Степанов.

– Так и запишем; на поставленный вопрос получен исчерпывающий ответ. Второй вопрос; – Поэт забежал с другого бока, – все ли задуманное на сегодня осуществлено?

Степанов остановился, глянул устало на Поэта:

– Серега, давай потом поговорим… Тем более, ДЕНЬ еще не кончился.

Серега Поэт даже блокнотик закрыл от удивления:

– Так и запишем: впервые в этом лагере я услышал свое имя… А то, все Поэт, да Поэт… Прогресс заметен, но, отмечу, до конца вашего царствования осталось пятьдесят пять минут еще… Ого-го!


Большая стирка началась!

В тазиках, в ведрах, в раковинах стирали. Вода пенилась и брызги летели во все стороны. Лена сама стирала и учила одновременно своих, из восьмого отряда.


В корпусе старшего отряда ребята сидели и разговаривали. Сидели без рубашек. Они зашли переодеться, но разговорились и не одевались пока. Степанов накинул свою рубашку на плечо.

– Нормальный день получился! – сказал он устало.

– Вить, а я ведь соврал… Насчет ворот не я придумал.

– А кто же?

– Лена со своим отрядом.

– Ну и что? Какая разница, кто придумал. Главное – результат! – Поэт произнес слова директора.

– Нет, тут не только результат важен! – Степанов задумался. – Лена же из детдома.

– Вот и я про то! К ней все равно никто не приезжает, ей хоть вообще без ворот… Главное, знаешь, что меня больше всего удивляет, так это то, как они друг за друга стоят. Детдомовцы… Я бы, кстати, хотел, чтоб за меня вот такой маленький пацаненок вступился. Нельзя, говорит, Лене цветы, потому что Колька там какой-то… – Леха вспомнил пацана, улыбнулся.

Поэт еще добавил:

– Если подумать, то получается, что все дела сегодня происходили с участием детдомовцев или по их инициативе. За исключением «Оды», конечно. Я думаю, про «оду» придумал товарищ директор.

Саня Магазин загорелся идеей:

– А давайте мы подарок сегодня сделаем! В честь дня такого. Новогоднего.

– А что ты им можешь подарить? Они и здесь лучше тебя оказались, Магазин. По двадцать копеек можешь не собирать – не возьмут.

Хозяйка дачного участка с целой корзинкой клубники шла вдоль пруда. И внук ее рядом шел. Мимо пляжной компании проходила…

Вынужденное безделье сказалось на поведении Аллы Ивановны. Требовалось ей отвлечься от дум своих:

– Извините, женщина, вы не продаете клубнику?

– У нее денег все равно с собой нет, – шепотом сообщил вожатый девушке.

Женщина попалась разговорчивая. Остановилась, сообщила:

– Нет! Вы знаете, я хочу ребят из лагеря отблагодарить, они нам так сегодня помогли!

– Это, наверное, в «Огонек», – сделала заключение Алла Ивановна. Посоветовала еще женщине: – Вы можете через наш лагерь пройти, прямо к «Огоньку» и выйдете! – и более распаляясь сообщила женщине: – У нас тут кругом одни ворота, и тут и там. Сквозняки от этих ворот! Всем можно ходить, идите!

– Извините, но я не знаю еще, из какого лагеря были ребята.

– Наверняка не из нашего! У наших мичуринцев… тимуровцев только и забот, что ворота переносить, да лягушек с записками подкладывать.

Степан Петрович заинтересовался:

– А за что, если не секрет, такая благодарность? – показал на корзину.

– Да они мне на дачу кирпичи с дороги перетаскали. Нам бы с внуком за неделю не управиться… И не взяли почти ничего за работу, цветочков только попросили!

– Цветочков?!

Всем интересно стало.

– А как же вы их найдете, помощников-то? Тут кругом лагеря.

– А мы их узнаем! Хорошие такие ребята! В пионерской форме… Внучек подошел к Степану Петровичу и попросил:

– Дядь, скажите: чайник!

– Зачем?

– Ну, скажите!

Бабушка попыталась остановить внука, но Степан Петрович сказал:

– Чайник.

– Степан – наш начальник!

Алла Ивановна от умиления чуть не заплакала:

– Ой, наши! Ну, кто же еще мог такому научить! – обращаясь к своим: – Это же наши были ребята, из «Радуги»!

Нагибаясь, чтоб не задеть развешанные по всему лагерю рубашки, шла по территории бабушка, вела внука за руку. Мишка Коржунов нес корзинку с клубникой…

Зашли в спальный корпус старшего отряда.

Вот вам подарочек! Обрадовались, конечно. Саня Магазин уж было руку протянул к коринке, но получил от Степанова по рукам. Женщина говорит, мол, ешьте на здоровье, это вам. Степанов говорит, спасибо, мол, но мы не хотим. Ребята начали отказываться. И корзинку подвигают женщине. Взаимно любезничая и благодаря друг друга, остановились в нерешительности.

Серега Поэт догадался внуку дать конфетку. Кинулись остальные по своим тумбочкам и все руки и карманы внука оказались в подарках.

Как оказывается, приятно делать добрые дела!

И женщине хочется сделать приятное. Ничего больше!

Мишка поднял корзинку и поставил ее вглубь спальни, на стол. Этот жест означал: подарок принят.

Поблагодарили еще друг друга, внук про чайник поговорил с Саней Магазином, посмеялись. Гости к дверям направились.

– А корзинку-то? Мы сейчас пересыплем куда-нибудь, – вспомнил Степанов.

– Завтра занесете, вы теперь знаете мой участок.

– Вы думаете, клубника до завтра будет стоять? – спросил еще Поэт.


А теперь мы будем делить наш подарочек! – сказал Петька Мохов, потирая ладони.

– Надо на весь лагерь разделить, все же работали, – громко предложил Мишка.

Посмотрели присутствующие на Степанова, стараясь угадать, какое решение примет директор. А директор подморгнул угрюмому Мишке, мол, правильно говоришь. Но вслух ему Степанов ничего не сказал, а спросил Моха:

– А ты как предлагаешь?

– Правильно, на всех! – и отдельно для Мишки: – Но нас надо побольше – мы же здесь стар-ши-е! Понимаешь разницу, лысый?

Посмотрел на ребят. «Как я его, а?»

– У нас Дома так не делают, – твердо сказал Мишка. – Все заработали, на всех и делить. Поровну… А ты, Мох, дообзываешься у меня.

Мишка пошел из спальни. Его попытался остановить Степанов.

– Погоди! Забирай всю корзину и в младших отрядах раздели.

– Не, не надо. Надо всем.

Мишка ушел.

– Зря тебя, Мох, настоящий поезд не задавил! Зря, – пожалел Леха.

– Да чего вы с этим лысым…

Степанов надевал быстро рубашку, перебил Мохова:

– Леха, пойдем в радиоузел, по дороге все объясню, – и для оставшихся:

– Корзинку никому не трогать…

– Похоже, клубника так и до завтра простоит! – озадачился Поэт.


Степан Петрович размышлял:

– Как же так получается, почему мы, собственно, боимся молодым что-либо доверить? Вот в армии, в экстремальной ситуации знаем: молодые не подведут, доверяем им полностью… Ребятам из первого отряда года через четыре в армию идти, а мы их все за ручку водим… Вот, представьте себе, ребята и на кухне работали бы одни, без взрослых! Ведь постарались бы приготовить обед. А так, помощники больше вредили, чем помогали или учились у поваров. И везде так: где были, так сказать, по должности взрослыми, там и вели себя по-взрослому. Играют, конечно, но когда надо быть серьезными… – Степан Петрович улыбнулся, продолжал:

– Признаюсь вам, сегодня я тоже совершил вполне мальчишеский поступок, но, однако… Я умышленно оставил папку с бумагами на видном месте, и сказал Степанову, что это копия известной «Книги нарушений», так Степанов ее даже не открывал, папку-то.

– Почему это вы решили, что не открывал? Наверняка этой паки уже нет в кабинете! – Алла Ивановна очень удивилась наивности директора.

– А потому что мне Степанов сказал: папка лежит в столе, чтоб я ее не искал… А если б он заглянул в бумаги, он даже и не вспомнил об этом… В той папке я собираю вырезки из газет и журналов о воспитании.

Голос Степанова из репродуктора заставил отдыхающих помолчать.

«Внимание, внимание! Мальчишкам всех отрядов срочно собраться у флага лагеря. Повторяю: Не у флага собраться, а у клуба. Всем мальчишкам срочно в клуб».

– Что там можно переделать? – прикидывал физрук, вспоминая месторасположение объектов около клуба.

– Нет, кроме клуба там ничего не перенесешь, ничего там больше не придумаешь, – сообщил он всем, подумав.


А там и не собирались ничего переносить.


Двери клуба были закрыты, оттуда доносился шум… И голос Сани Магазина всех перекричал: – «Не дамся! Пустите…» Его, видимо не пускали, он кричал: – «Мне в «Артек» ехать на третью смену».

Окна в клубе изнутри занавешены темными занавесками (там ведь кино показывают!), и через окна ничего не видать…

Распахнулось окно и вместе с занавеской оттуда вывалился Саня Магазин. Еще раз напомнил про «Артек»:

– Мне папа в «Артек» путевку купил, как я поеду-то?

Из клуба зазвенел голос Лехи Бойко: – «Пусть бежит, не держите его, ночью в спальне займемся с ним отдельно…»

В клубе шум стоял, а на территории лагеря – необыкновенная тишина. Девочки стайками ходили с цветочками в руках. Подходили и трогали пионерские рубашки, которые висели на веревках и сохли.

Рубашек было много. Сто, а может и больше. Кается, что весь лагерь рубашками завешан.


Ждали горн с нетерпением.

Степан Петрович посмотрел на часы: время!

– Отмучались! – сказала Алла Ивановна, глядя в маленькое зеркальце.

– О, да я кажется сегодня обгорела на солнце… Что, Степан Петрович, нам можно идти?


– А где же народ? – спросила Алла Ивановна, стоя на трибуне-помосте у флагштока лагеря.

Степан Петрович глянул на часы, поднял указательный палец: внимание!

Горн.

Маршировали, как никогда с удовольствием, весело и почти в ногу.

Алла Ивановна ухватила голову обеими руками:

– Что это? Боже… Что теперь будет!?

Удивительным было то, что все мальчишки были острижены наголо…

Стригли, видимо, ножницами и второпях, поэтому получилось неровно.

– Что будет? А ничего не будет! Завтра вызовем парикмахера и подправим прически… Просто день у них сегодня… такой.


«Дружина, равняйсь…»

Стриженый старший пионервожатый Леха Бойко докладывал стриженому директору Степанову Витьке.

Как генерал на параде обходит Витька свои стриженые войска. Леха его сопровождает.

Обходят героев сегодняшнего дня: и Петьку Мохова, и изобретателя Ломоносова, и Ленку, Поэта, Мишку Коржунова… Вожатых и не вожатых, знакомых и незнакомых нам сегодня ребят.

После смотра направляются для доклада к настоящему директору. Пионерское приветствие, пионерский салют очень даже к лицу вышедшим из пионерского возраста Степанову и Бойко.

Степан Петрович тоже поднял руку в пионерском приветствии.

Отрапортовали.

– Что это вы сегодня? – спросил директор.

– Что? – спросили Витька и Леха одновременно.

– Ну, это…

И Степан Петрович снял шляпу, вытер платком лоб, который кончался пониже затылка.

Вот уж рассмешил, так рассмешил! Его же без шляпы на голове никто и не видел… бывший военный, Степан Петрович, оказался частично лысым. Вернее наоборот – волосы частично росли. Потому что волос было меньше чем площадь лба…

Смеялись даже на трибуне. «Вот вам и день… такой», – сквозь слезы проговорила Алла Ивановна.

…Из близлежащих кустов вышел хмурый Саня Магазин. Протолкался к трибуне, протянул ножницы Степанову. Наклонил голову: стриги!

Степанова упрашивать не пришлось.

Лязгнули в наступившей тишине ножницы.

– Ой, больно!

– Ой, ей-ей, обиделся! – проворковала Алла Ивановна.


Вот, пожалуй, и все, что касается этой истории…

Впрочем, а как же Новый год?



…На елке появился еще один «экспонат» – «Учет нарушений…» Висела книга на самом видном месте. А Витька Степанов и Степан Петрович стояли около елки, под книгой прямо, и смотрели в объектив магазиновского фотоаппарата.

– Щелк!


Вот бы сейчас такое случилось?!


КОНЕЦ

Комментарии:

---

Добавить комметарий:

ФИО: